Учение о Втором пришествии учит нас тому, что мы не знаем и не можем знать, когда закончится мировая драма.
Драма — это поэзия поведения, роман приключений — поэзия обстоятельств.
Ты принялся писать драму, и в этом и впрямь много правильного. Но с важностью дела, с широкой известностью, которую оно неизбежно приобретает, естественно, сопряжена и опасность провала. И не всегда — особенно в больших городах — решающую роль играет внутренняя ценность. Интриги, коварство, соперничество возможны среди наиболее способных к этому, и часто перевешивают достоинства, особенно когда последние не поддерживаются и не подкрепляются громким именем.
Проблема была в том, что у нас было только 4-трековое устройство и маленький драм-компьютер. До этого он обычно приходил ночью, поэтому мы пели под одеялом, потому что нам не позволяли быть громкими. Затем мы отправили демо-версию и сразу же выиграли. Нас было ещё четверо — Шнайдер, Олли, Тилль и я.
Тайна человеческой души заключена в психических драмах детства. Докопайтесь до этих драм, и исцеление придет.
Ификрат, когда его переговорил Аристофонт, сказал: «У противной стороны лучше актер, у меня — драма».
Драма нашего времени в том, что все люди разделяют одну и ту же судьбу.
Живопись для художника — пластическое событие. Это имеет отношение и к фотографии с ее способностью извлекать из потока времени пластические драмы и комедии. Такими «событиями» и занимается композиционная фотография.
Что такое Литва? — спрашивает один из обывателей города Калинова в драме «Гроза».
Драма идей. (Придумано Бернардом Шоу в «Апологии автора», предисловии к пьесе «Профессия миссис Уоррен» (1902); имелось в виду направление в драматургии, представленное именами Ибсена и самого Шоу, в отличие от «драмы чувств»
Для художника каждое прикосновение кисти к холсту — целая жизненная драма.
Как её [твою драму] примут? Полагаю, что скорее враждебно, чем положительно. Насколько я знаю, путь превосходного ученого Лесинга не очень-то был усыпан розами. Он жил и ушёл от жизни бедным библиотекарем.
Вы просто должны быть открыты для новых впечатлений и открыты в общении с новыми людьми, и не должны бояться открыться, показать себя. Я думаю, что человек становится уязвимым, в то время как становится новым учеником в школе, и будучи новичком, ещё не успел выяснить, кто вы и в каком общественном кругу вы находитесь. Кроме того, нужно стараться увлекаться той деятельностью, которая вас интересует. Я думаю, что с помощью дополнительных программ после школы, таких как, драма, театр, искусство или танцы, вы можете найти друзей – людей, которые заинтересованы в таких же вещах, что и вы.
История воздает не по делам, история — это жесточайшая драма без всяких моральных оправданий. Единственное, что можно сделать в этой ситуации, это героически принять свою участь, не пытаясь ее изменить, не пытаясь купить себе новую жизнь, не пытаясь добыть права. Встретиться лицом к лицу с исторической необходимостью, не пренебрегая при этом ни своей честью, ни своим достоинством, встретить со всем сознанием обреченности, со всей гордостью обреченности.
Единственная связь между Литературой и Драмой, оставленная нам в Англии в настоящий момент, — это счет пьесы.
Чужие драмы всегда невыносимо банальны.
Музыка подобна драме. Королева (мелодия) пользуется большею властью, но решение остается всегда за королем.
Знаю только то, что, будучи в реальной жизни не очень счастливой — моя семейная жизнь не удалась, и все мои романы в конце концов закончились драмой — расставанием или смертью любимого — я кое-что понимаю в этом, то есть в несчастной любви. <…> Несчастливые в любви люди начинают анализировать свои неудачи и в конечном итоге могут писать трактаты о любви.
То, что кино может сделать лучше, чем литература или разговорная драма — быть фантастическим.
Никто не в силах избежать долины слез, но боль будет меньше, если мы перестанем считать себя главным героем собственной драмы.
Постепенное внутреннее открытие, что большинство русских живет какой-нибудь одной из Россий, только ее знает, любит и потому абсолютизирует. Отсутствие широты и щедрости как отличительное свойство эмиграции. Обида, драма, страх, ущербленная память. Вообще — «неинтегрированность», фрагментарность русской памяти и потому России в русском сознании.
Комедия — это самый сложный жанр. Это синтез всех жанров, в принципе. В драме всё понятно, в трагедии тоже. А вот в комедии пройти по краю, выдержать линию и не свалиться в пошлость — это очень сложно.
Я не изучал драму – я изучал менеджмент, как большинство людей, которые не знают, чего хотят.
Все, что имеет конец, уже недолговечно. Конец наступает — и оказывается, что прошлое уже утекло. <…> Какой век отпущен каждому, тем он и должен быть доволен. Ведь актер может иметь успех и не играя от начала до конца драмы, достаточно ему понравиться в тех выходах, какие у него есть; так же и мудрым нет надобности доходить до последнего «Рукоплещите!».
Рискуя показаться смешным, хотел бы сказать, что истинным революционером движет великая любовь. Невозможно себе представить настоящего революционера, не испытывающего этого чувства. Вероятно, в этом и состоит великая внутренняя драма каждого руководителя. Он должен совмещать духовную страсть и холодный ум, принимать мучительные решения, не дрогнув ни одним мускулом. Наши революционеры должны поднять до уровня идеалов свою любовь к народу, к своему святому делу, сделать её нерушимой и целостной. Они не могут снизойти даже до малой дозы повседневной ласки там, где обычный человек это делает. Руководители революции имеют детей, в чьём первом лепете нет имени отца. Их жёны — частица тех жертв, которые они приносят в жизни. Круг их друзей строго ограничен товарищами по Революции. Вне её для них нет жизни.
Да и мне постоянно твердят: «Нужна комедия». И вроде как зрители жалуются: «Да не пойдем мы на драму, у нас такая сложная жизнь. И дороги плохие, и цены высокие…» Так вот это меня очень раздражает. Театр — дом, в котором нужно учиться жизни, как бы тяжело тебе ни было.
В Англии и Ирландии люди постоянно говорят о погоде. Может не происходить ничего особенного, но ирландцы настаивают на драме:
— О! Это была свирепо мягкая погода!
Сотрудница Радиокомитета N. постоянно переживала драмы из-за своих любовных отношений с сослуживцем, которого звали Симой: то она рыдала из-за очередной ссоры, то он ее бросал, то она делала от него аборт. Раневская называла её «жертва ХераСимы".
Я хочу фильмов, в которых не то, чтобы ничего не происходит, но не происходит ничего особенного. Не бойтесь, ошибки не будет. Самая скромная деталь передаёт звук подразумеваемой драмы. Этот хронометр — судьба. Этот спаситель — мысль любого несчастного человека, лелеемая с такой нежностью, на которую никогда не сможет рассчитывать Парфенон. Чувство пугливо. Грохот поезда, падающего с виадука, не всегда приятен его семейному нраву. Скорее, в ежедневном рукопожатии оно приоткроет своё прекрасное, омытое слезами лицо. Сколько грусти можно извлечь из дождя!
А я люблю всё то, что предстаёт в самом прекрасном свете. Лица воспринимаются в ансамбле. В живописи существеннейший момент — это цвет. А цвет есть феномен света. Чтобы писать свет, художник обращается к краскам. Цветок, женщина, бабочка? Простые происшествия великой драмы цвета и света.
Познание природы — это драма, драма идей.
Газеты — это секундные стрелки истории. Но такие большей частью, что не только из худшего металла, но редко и ходят верно. Так называемые передовые статьи в них — это хор к драме текущих событий.
После тридцати все мы одеваемся плотной броней: пережив несколько любовных катастроф, женщины бегут от этой опасности, встречаясь с надёжными пожилыми олухами; мужчины, также опасаясь любви, утешаются с «лолитами» или проститутками; каждый сидит в своей скорлупке, никто не хочет оказаться смешным или несчастным. Ты скорбишь о том возрасте, когда любовь не причиняла боли. В шестнадцать лет ты ухаживал за девчонками, бросал их (или они бросали тебя) и не маялся никакими особыми комплексами: раз-два и дело в шляпе. Так отчего же с годами всё это приобретает такое значение? По логике вещей, должно быть наоборот: драмы в отрочестве, пустяки — после тридцати. Но, увы!
В 1582 году Йоханнес Хестерс окунулся в переменчивую школу драмы.
Человек в юности радуется своей принадлежности к «мистической вечной жизни». Однако предчувствием своего отделения от такой вечности его жизнь включается в плачевную драму конечности. И только память о нём может стать разрешением драмы и продолжением его «вечной юности».
Как я отношусь к высшей мере, к который нас всех приговорили? Ну, я думаю, жизнь и смерть — основа хорошей драмы. Если речь не идет о жизни и смерти, то получается комедия. Все, что исполнено страсти, любви и ненависти, все, что для нас важно, можно делать со словами: «Эй, это в последний раз. Есть только сейчас и сегодня, время, когда мы живем».
Люди сами являются драматургами, режиссерами и ведущими актерами своей личной драмы.
Сколько истерик я видел и драм:
Двери летели за теми, кто выбегал навсегда,
Чтобы однажды вернуться в свой особенный двор
И не найти там больше никого…
Жизнь-это драма,и кто в нее не вписался-уходит в небытие.
Мысль летит, а слова идут шагом. В этом вся драма писателя.
И самому писать тошно, да и читателя жалко: за что его, бедного, в меланхолию вгонять? Рыбкин вздохнул, покачал головой и горько улыбнулся. ? А вот если бы, ? сказал он, ? случилось что-нибудь особенное, этакое, знаешь, зашибательное, что-нибудь мерзейшее, распереподлое, такое, чтоб черти с перепугу передохли, ну, тогда ожил бы я! Прошла бы земля сквозь хвост кометы, что ли, Бисмарк бы в магометанскую веру перешёл, или турки Калугу приступом взяли бы… или, знаешь, Нотовича в тайные советники произвели бы… одним словом, что-нибудь зажигательное, отчаянное, ? ах, как бы я зажил тогда! ? Любишь ты широко глядеть, а ты попробуй помельче плавать. Вглядись в былинку, в песчинку, в щёлочку… всюду жизнь, драма, трагедия! В каждой щепке, в каждой свинье драма!
Человеческая жизнь — не случайная цепь событий, а скорее стремительная и напряженная драма, развивающаяся по определенному сюжету. Сюжет же состоит в том, что нечто внутри нас стремится к самореализации и ведет непрерывную борьбу с внешним миром за свое существование…
Эпатаж, бутафория, балаган, буффонада, бурлеск — это (еще из Древней Греции известно) — забавы для плебса, для рабов.
Аристократы же всегда ходили на высокое — на драмы, трагедии…
Довольно сложно написать хорошую драму, гораздо сложнее написать хорошую комедию, а сложнее всего – написать драму с комедией. Чем является жизнь.
Я всегда была королевой драмы. Я помню, что в детстве я часто притворялась мервтой и хотела, чтобы моя мама поверила в это и вызвала полицию. Но она никогда не верила, а я очень расстраивалась и плакала.
Ударные Гурьянова — пусть не самые виртуозные и пусть замененные в студии на драм-машину — уверенно держали характерное «киношное» звучание на сцене, не говоря уже о его ярком внешнем стиле, оставившем неповторимую печать на имидже группы.
Живых барабанов они у меня не писали никогда. Один раз я попробовал, ещё на Охте. Слышно их было около Смольного, на другом берегу Невы, и я с этим делом завязал. <…> Ситуацию спасала только драм-машина. А функции Густава в «Кино» были больше имиджевые. На концертах он играл тоже очень условно… Густав просто одно время жил с Витькой в одной квартире, у них было какое-то единство душ, единство взглядов, может быть, даже больше, чем с Юрой. Они всё время были вместе. <…> Рядом с Густавом он превращался вот в этого «космического пришельца.»
— Нам повезло, почти все в сборе,- шепнул Бриссенден Мартину,- Вот Нортон и Гамильтон. Пойдемте к ним. Стивенса, к сожалению, пока нет. Идемте. Я начну разговор о монизме, и вы увидите, что с ними будет.
Сначала разговор не вязался, но Мартин сразу же мог оценить своеобразие и живость ума этих людей. У каждого из них были свои определенные воззрения, иногда противоречивые, и, несмотря на свой юмор и остроумие, эти люди отнюдь не были поверхностны. Mapтин заметил, что каждый из них (независимо от предмета беседы) проявлял большие научные познания и имел твердо и ясно выработанные взгляды на мир и на общество. Они ни у кого не заимствовали своих мнений; это были настоящие мятежники ума, и им чужда была всякая пошлость. Никогда у Морзов не слыхал Мартин таких интересных разговоров и таких горячих споров. Казалось, не было в мире вещи, которая не возбуждала бы в них интереса. Разговор перескакивал с последней книги миссис Гемфри Уорд на новую комедию Шоу, с будущего драмы на воспоминания о Мансфилде. Они обсуждали, хвалили или высмеивали утренние передовицы, говорили о положении рабочих в Новой Зеландии, о Генри Джемсе и Брандере Мэтью, рассуждали о политике Германии на Дальнем Востоке и экономических последствиях желтой опасности, спорили о выборах в Германии и о последней речи Бебеля, толковали о последних начинаниях и неполадках в комитете объединенной рабочей партии, и о том, как лучше организовать всеобщую забастовку портовых грузчиков.
Мартин был поражен их необыкновенными познаниями во всех этих делах. Им было известно то, что никогда не печаталось в газетах, они знали все тайные пружины, все нити, которыми приводились в движение марионетки. К удивлению Мартина, Мэри тоже принимала участие в этих беседах и при этом проявляла такой ум и знания, каких Мартин не встречал ни у одной знакомой ему женщины.
Они поговорили о Суинберне и Россетти, после чего перешли на французскую литературу. И Мэри завела его сразу в такие дебри, где он оказался профаном. Зато Мартин, узнав, что она любит Метерлинка, двинул против нее продуманную аргументацию, послужившую основой "Позора солнца".
Пришло еще несколько человек, и в комнате стало уже темно от табачного дыма, когда Бриссенден решил, наконец, начать битву.
— Тут есть свежий материал для обработки, Крейз, -сказал он, — зеленый юноша с розовым лицом, поклонник Герберта Спенсера. Ну-ка, попробуйте сделать из него геккельянца.
Крейз внезапно встрепенулся, словно сквозь него пропустили электрический ток, а Нортон сочувственно посмотрел на Мартина и ласково улыбнулся ему, как бы обещая свою защиту.
Крейз сразу напустился на Мартина, но Нортон постепенно начал вставлять свои словечки, и, наконец, разговор превратился в настоящее единоборство между ним и Крейзом. Мартин слушал, не веря своим ушам, ему казалось просто немыслимым, что он слышит все это наяву — да еще где, в рабочем квартале, к югу от Мар-кет-стрит. В этих людях словно ожили все книги, которые он читал. Они говорили с жаром и увлечением, мысли возбуждали их так, как других возбуждает гнев или спиртные напитки. Это не была сухая философия печатного слова, созданная мифическими полубогами вроде Канта и Спенсера. Это была живая философия спорщиков, вошедшая в плоть и кровь, кипящая и бушующая в их. речах. Постепенно и другие вмешались в спор, и все следили за ним с напряженным вниманием, дымя папиросами.
У каждого человека под шляпой — свой театр, где развертываются драмы, часто более сложные, чем те, что даются в театрах.
Знаете, есть такие мужчины, которые своей моногамностью способны достать окружающих гораздо больше, чем любой Дон Гуан своей полигамностью. Вот они так уверены… Ну, знаете, это такие фанатики, как у Моэма в рассказе «Дождь». Есть мужчины, которые просто любят только одну женщину. Но хорошо ли это? Я не знаю. Наверное, хорошо, если кто-то нашёл свой абсолютный идеал. А если при этом ты не видишь ничего другого и не способен замечать ничего другого, то я не уверен, что это хорошо. Другой вопрос — надо ли обязательно изменять жене? Конечно, я ничего подобного проповедовать не буду. Но мне очень нравится формула Стивена Кинга: «Сидящий на диете имеет право просмотреть меню». Понимаете, можно любить жену, но увлекаться, любоваться, восхищаться остальными, и в этом не будет никакой драмы. <…> Есть определённая суженность в том, чтобы воспринимать единственную женщину, а всех, кто воспринимает больше, считать развратниками и подонками. Вот я очень не люблю ригористов и моралистов таких. Я люблю людей, которые подлостей не делают. Вот этих я люблю. Пожалуй, влюблённость, которая «повелительней [слаще] звука военной трубы», по Блоку, — это то состояние, которое необходимо, это творческое состояние, это всё равно что вдохнуть действительно чистый воздух.
В одной только его уничижительно-сатирической книге было больше правды, чем в ста томах острой драмы. Сэр Терри, <…> не думаю, что мир, несмотря на хвалебные отзывы, знает, что он имел в Вашем лице.
Я — монархист самобытный, на свой салтык и потому глубоко верующий. Ныне идея чистой монархии переживает серьезный кризис. Понятно, эта драма отзывается на всем моем существе; я переживаю ее с внутренний дрожью. Я защищал горячо эту идею на практике. Я готов иссохнуть по ней, сгинуть вместе с нею, но только одиночкой, в своих четырех владимирских стенах, но отнюдь не на людях.
Когда приходит беда и разрушается дом, что происходит на месте развалин? Сначала… кажется, что никакая жизнь здесь уже не сможет родиться. И все-таки жизнь всегда сильнее беды! В этом я убежден твердо. После личной драмы я был одинок, очень одинок. Знакомые у меня были, приятели тоже, девушки, которым я был приятен, тоже встречались не раз и не два. Но вот только надежной руки, честного сердца и плеча, на которое можно опереться в трудную минуту и знать, что не предаст и не подведет, никогда — такого плеча долгое время не было.
Разводы, приходящие папы – все это есть, но за исключением голливудских разводов, это драма, а не вариант нормы. А уж матери-одиночки – просто дно. Потому что там право на детей надо заслужить. Оно для тех, у кого жена навеки, измена – немыслима, развод – невероятен.
Драма России — в изобилии женщин. У нас их 55 % населения, и русская женщина — свихнувшаяся на сексе.
Россия выступала и выступает против вмешательства во внутренние дела суверенных государств, провоцирования вооружённых конфликтов. Такая практика в отношении ряда стран Северной Африки, Среднего и Ближнего Востока привела там к разгулу терроризма, а вблизи наших границ породила кровавую драму у соседей на Украине.
Каждая его комедия была драмой для режиссёра и трагедией для зрителя.
Во избежание сердечных драм не стоит путать галантность с добротой, а любезность с расположением.
В 1582 году Йоханнес Хестерс окунулся в переменчивую школу драмы. (Томас Готтшалк во начале дискуссии, в программе Держу пари, что..?
Архитектура распределяет массы и объемы. Вдохновение превращает инертный камень в драму.
В жизни всё повторяется дважды, но в виде драмы только однажды, а во второй раз насмешки вроде бы, в виде пародии, только пародии.
Вы из всего начинаете делать драму, когда вы не хотите решать свои настоящие проблемы
Прежде всего следует признать, что крушение Советского Союза было крупнейшей геополитической катастрофой века. Для российского же народа оно стало настоящей драмой. Десятки миллионов наших сограждан и соотечественников оказались за пределами российской территории. Эпидемия распада к тому же перекинулась на саму Россию.
Мы так любим дешёвые драмы
Со смешными проблемами нашими.
Да, играем мы препогано,
Вот только любим по-настоящему.