Цитаты о бетоне

Где росли деревья — там растут бетона стены
Где играли дети — там расстреливают пленных
Там где пели песни — там теперь слышны лишь стоны
Там где были танцы — там теперь идут колонны

Не будет юности в том, что старается сберечь кости,
мозги
и сердце.
Особенно – сердце.
Юно лишь то, что переменчиво,
щедро
и не разлагается от обиды, стараясь себя застолбить в одном состоянии,
как муху навозную в луже бетона.

Бетон, это вы… это они… это я … это мы… Бетон, товарищи, — это история человека!

Я писал свои труды бетоном и железом.

Для того, чтобы принимать решения вовремя, нельзя бояться жизни. Нельзя зарываться тупым страусом в бетон от реальности.

Ветеран космонавтики, житель города Королёв Московской области, соратник А. И. Осташева Геннадий Николаевич Артамонов написал стихи, посвящённые коллеге (Геннадий Артамонов "Вехи памяти", стихи, 49 стр., г. Королёв, 2012 год, стр. 37):

Горела степь, и плавился бетон,
Ракета из огня уйти пыталась,
Но не смогла, и вздрогнул полигон,
В граните черном память нам осталась.
В том парке тишина,
Молчанье плит,
Октябрь тот в Байконуре не забыт.
И вот сюда без лишних громких слов
"Пришел" и лег Аркадий Осташев,
Решил он с братом вместе "отдохнуть",
А, может, с ним продолжить Вечный путь.
…Горела степь, и плавился бетон,
Октябрь тот не забудет полигон.

В воздухе висела несформулированная плотная масса из понимания, насколько люди пусты.
Три крохотных слова, которые ничего не значат, если не прожиты.
И вот именно – эти двуногие не проживают совсем ничего.
Страусы не вкапываются головой в песок, и уж тем более не стучат ей о бетон в шоке, эти повадки страусам придумали люди. По образу и подобию своему

Кажется, что если начать отколупывать краску от стены на подъездной площадке, то слой за слоем прочитаешь всю историю страны за последние лет тридцать. Всё приходящее и ушедшее осталось тут, осталось в спёртом воздухе между лестничных пролётов, осталось тлеть ночью в пепельнице на подоконнике. Заходишь с улицы, а на психику будто бы давит вся эта какофония, разом звучащие эпохи, музыка разного ритма и настроя, звук смешивается в кашу и становится диссонансным шумом внутри звенящей тишины подъезда, уже не разобрать слов, уже не прочитать смысл. Десяток капитальных ремонтов так и не выветрили отсюда этот депрессивный дух прошлого с запахом хлорки и табака. Этот дух когтями впился глубоко в бетон, а прошлое рычит и скалится на всех, кто пытается поставить на нём точку.

Смерть — это выход из мира материального в мир тонкий, окончание бесконечного бега за благоустройством собственной норки. Там — вечный свет и красота божьего милосердия. Смерть не может быть ужасной и кошмарной — разве что для негодяев, потому что в смерти претворяется в жизнь великий закон Сущего: нормальные уходят в свет и радость, а сволочи остаются гнить в могила без крестов. Особо памятных сволочей даже не хоронят, а вмуровывают в бетон. Скажем, под Кремлевской стеной.

Не осталось неба, всё кругом бетон и город
Не осталось чести, все забыли что есть совесть
Не осталось места, тем кто верит ждёт и любит
Над землёю ворон, чёрный скоро всех погубит

Приятное в бетоне то, что он выглядит незавершенным.

Возраст не определяет ничего. Потому что опыт приходит с количеством анализа своих ошибок и работы со своими страхами. Можно стать очень опытным человеком за один год, если не пропускать ни одного страха. Если проделывать «работу над ошибками» с каждой ошибкой, можно стать мудрецом за год. Главное, работать и анализировать, а не убегать страусом запрятывать голову в бетон.

Большие строгальные станки — всё равно что маленькие колесницы Джаггернаута. Их замуровывают в бетоне на массивных рамах высотой с ногу взрослого человека, и по этим рамам ходит взад и вперед тяжелое металлическое чудище — строгальный станок, как таковой.

Я, как Солженицын, верю в то, что слово в итоге разрушит бетон. Солженицын писал: «…значит, слово искренней бетона, значит, слово — не пустяк, так тронутся в рост и благородные люди и слово их разрушит бетон».

Кажется, что если начать отколупывать краску от стены на подъездной площадке, то слой за слоем прочитаешь всю историю страны за последние лет тридцать. Всё приходящее и ушедшее осталось тут, осталось в спёртом воздухе между лестничных пролётов, осталось тлеть ночью в пепельнице на подоконнике. Заходишь с улицы, а на психику будто бы давит вся эта какофония, разом звучащие эпохи, музыка разного ритма и настроя, звук смешивается в кашу и становится диссонансным шумом внутри звенящей тишины подъезда, уже не разобрать слов, уже не прочитать смысл. Десяток капитальных ремонтов так и не выветрили отсюда этот депрессивный дух прошлого с запахом хлорки и табака. Этот дух когтями впился глубоко в бетон, а прошлое рычит и скалится на всех, кто пытается поставить на нём точку.

Оцените статью
Добавить комментарий