Знаете, что. Господин Сенцов задержан за подготовку к террористическим актам, а не за свою журналистскую деятельность. Меня в высшей степени удивляет, почему Вы, французский журналист, не задаетесь вопросом об ограничении деятельности журналистов на Украине.
Журналисты несколько схожи с Данаевыми дочерьми, которых боги приговорили наполнять водой бездонную бочку.
Вопрос журналиста: «Как вы считаете, что станет с человеком, всегда думающим о смерти?» Рей Брэдбери: «Тогда вы станете Вуди Алленом».
Суть воды — течь. Огня — гореть. Журналиста — задавать неудобные вопросы.
Я слишком устал от внимания к моей персоне — по-моему, только ленивый журналист не написал что-нибудь о нас с Дженнифер Гарнер.
…журналисты должны вести себя корректно.
Никак ещё не могу это для себя понять. Где я? Куда я попал? (Свежеиспечённый депутат Черномырдин на встрече с журналистами в Госдуме 18 января 2000 года).
Видела с чужой машины фрагмент очередной новой передачи про ролевиков. Первый вопрос к аудитории: «Считаете ли вы, что ролевые игры — это побег от реальной жизни?» Все, мать твою, не смогла смотреть. Жду, когда еще через 20 лет журналисты придумают новый вопрос.
Все мои наблюдения за жизнью говорят, что пожизненное влипание в кредиты, офисное рабство, заплывшие жиром зады перед телевизором, четверо детей и семейный психолог вместо исповедника — это побег от реальности.
Коломойскому иногда приходится дискутировать с журналистами w:1 + 1 по 4 часа, чтобы доказать свою позицию. Если к ним эта позиция дойдет, то они ее поддержат, если нет — то нет. 1 + 1 продолжает показывать правду
Один бойкий журналист, держа в руках записную книжку и карандаш, спросил Эйнштейна:
— Есть ли у вас блокнот или записная книжка, куда вы записываете свои великие мысли?
Эйнштейн посмотрел на него и сказал:
— Молодой человек! По-настоящему великие мысли приходят в голову так редко, что их нетрудно и запомнить.
Он великолепно разделывает журналистов. Только заядлый браконьер может быть таким строгим лесничим.
Помню, как однажды пришел домой из школы, включил телик, а там были Джонни Роттен из Sex Pistols и Сьюзи Сью. Они так страшно матерились, что тот журналист, который провоцировал их в ходе интервью, потерял потом работу. Это было прекрасное время. Все вокруг тебя говорило: «Уродство — это красота, а то, чему тебя учили, — чушь.»
Сейчас я размышляю, зачем я написал <…> тринадцать романов.
Я думаю, из-за любви. Я люблю нф, как читать, так и писать.
Мы, те, кто её пишут, не очень хорошо зарабатываем. Это удручающая и поразительная правда: за нф не платят. Так, писатель либо умирает, тщетно пытаясь свести концы с концами, либо уходит в другую область деятельности… находит другие профессии, как, например, Фрэнк Герберт, который работает журналистом, создавая свои хьюгоносные романы в свободное время.
По правде говоря, у журналистов есть полосы, которые надо чем-то заполнить, и некоторые делают это лучше других. Иногда очень легко придумать заголовок, написав неправду, и многие так и поступают, считая, что остаются честными и трудолюбивыми. Меня это не волнует — я люблю попадать на страницы газет, это делает меня более известным.
Люблю журналистов! Они также способствуют кретинизации населения. И прекрасно с этим справляются.
У сми всегда есть проблема ресурсов и времени — у журналистов нет возможности исследовать, отрефлексировать событие. <…> Кинематографистам в этом смысле везет больше.
Встреча с большим числом журналистов – удовольствие. С маленьким количеством – неприятность. С одним – это казнь.
В Европе журналисты мне в лицо говорили: «Что вы в России со своей Победой носитесь? Вот мы уже забыли». Я у них спросил: «Сколько дней ваши страны сопротивлялись Гитлеру?» Молчат. Тогда я продолжил: «Польша была завоёвана за 28 дней, и за те же 28 дней в Сталинграде немцы смогли захватить всего несколько домов. Дания продержалась ровно день. А вся Европа покорилась за три месяца. И освобождать её пришлось нашим солдатам. И какой ценой! Миллион жизней советских солдат, отданных за освобождение европейцев от фашизма». Но Европа предпочла об этом забыть!
Журналисты, конечно, страшные мудаки. Даже если они и бегают где-то под пулями, то в первую очередь они думают не о том, чтобы рассказать миру что-то важное, а о своей персональной славе.
Однако звонили не только журналисты и организаторы конференций. Однажды вечером мы с Туве сидели дома и читали девочкам книжки. Зазвонил телефон.
Моя мать была художником, отец — журналистом. Они часто брали меня на всякие выставки. Хотели, так сказать, привить мне интерес. Но по мне, галерея «Тейт» — это же гребаный «Маркс и Спенсер».
Работа журналиста… приносит мне большое моральное удовлетворение – я реально, здесь и сейчас, способна помочь своим землякам! Но какой ценой??? Доходит вплоть до попыток физического устранения. А за что? За то, что вслух говорю о бездействии, о равнодушии, о бюрократизме… местной власти.
В Москве один из журналистов как-то объяснил мне, почему меня так полюбили в России. Мои фильмы, говорил он, пришлись на послевоенное время, когда ваша страна после стольких страданий нуждалась в теплой, жизнерадостной песне, как обезвоженная земля в весеннем дожде.
Ох уж эти несносные журналисты! Половина лжи, которую они распространяют обо мне, не соответствует действительности.
Я не люблю разговаривать с журналистами, потому что большинство из них хотят сократить жизнь до статейки в одну страницу и все время заставляют тебя что-то сравнивать.
«Мне об этом неприятно говорить, мне надоедает эта политика авантюр и интриг». Президент Украины Виктор Ющенко, 7 марта 2008 года, интервью украинским журналистам в Душанбе.
Когда меня журналисты спрашивают про съемки, они наверняка хотят услышать, как нам было тяжело и как мы мучились. Да нет же, нормально было. Вполне терпимо. Мы снимали историю о реальных людях, которые умерли совсем еще молодыми, а мы всего лишь актеры, которые немножко намокли. Мы не имеем права ныть.
Журналист имеет право … и обязанность уничтожать золотых тельцов, которые он помогает создавать.
Вот был хороший журналист Джон Рид — сделал репортаж, умер, похоронили.
Если журналисты спрашивают вас снова и снова о тех же самых группах, то Вы в конечном итоге говорите, что Вы ненавидите их только потому, что Вы сыты по горло всеми этими глупыми вопросами.
Цитата = …в разговоре с коллегой, лет десять назад я узнала, что нашего губернатора [Ишаева], между собой журналисты называют почему-то «папой». Парадокс, теперь он и над новым губернатором начальник, но как был «папой», так им и остался…
Вопрос очень прост — скажите пожалуйста, вы работали журналистом на продажном телеканале? <…> TVI продажный телеканал? Когда вы там работали. Ну его же продали с потрохами, он был продажный..
Если делается что-то хорошее, нет проблем это похвалить. Но только не надо помогать политически этому режиму, не надо продлевать его жизнь, не надо врать. Если ты честный журналист и пишешь про какие-то сферы жизни, где реально есть улучшения, ну так и пиши. Но только придя домой, вспомни про остальные девяносто процентов реальности, где всё только становится хуже, и займи по этому поводу честную позицию.
Разговаривать с вашими коллегами (журналистами) очень скучно, потому что вопросы все одинаковые и отвечать на них в сотый раз уже надоело.
В России политики занимаются бизнесом, бизнесмены — политикой, милиционера от рэкетира можно отличить только по форме, журналисты занимаются проституцией и только проститутки честно зарабатывают свой хлеб.
Журналист: «Итак, Джефф, что тебя больше всего вдохновляет?» Джефф (после долгой паузы): "Любовь, злость, депрессии, радость и.. мечты. …И Цеппелин. Абсолютно.
Я четыре раза был женат, но кого это е…? Я пятикратный чемпион мира и Европы по парикмахерскому искусству, приехал — и меня ни один журналист не встретил в аэропорту. Зато первая большая статья, которая появилась после этого обо мне, была на тему: «Правда ли, что Сергей Зверев — гей?»
Страна, на которую жалуются журналисты и проститутки – добропорядочная страна!
О светлом будущем заботятся политики, о светлом прошлом — историки, о светлом настоящем — журналисты.
Без любви в сердце любое достоинство человека превращается в его недостаток. Например: гордость становится гордыней, честь — высокомерием, воспитанность — лицемерием, а смелость и отвага без любви к людям просто опасны для общества. Так и в профессиях. Журналист, не любящий людей, это папарацци. Несочувствующий поэт — попса, актёр — пародист, имитатор… А самовыражение без любви — банальное хвастовство.
Национальная религия в Соединенных Штатах — это поклонение всем проявлениям военщины. И журналисты — её первосвященники.
У меня только один раз в жизни был выбор — в 1978 году, когда я понял свою полную бесполезность и ушёл из Дома моделей на Кузнецком мосту, вообще из моды. Потому что я делал коллекции, интересные, замечательные, но люди ничего этого не видели. Всё время конфликт был. Я не мог понять, почему люди не могут носить то, что мы делаем, а вместо этого такая унылая серая одежда вокруг. Сейчас уже могу объяснить. Просто не было необходимости людям дарить радость и индивидуальность. Пусть все будут серыми, никто не выделяется. Я вот выделился — в 65-м меня пригласили, и я сделал коллекцию для Америки. Ушла замечательно. После мне предложили создавать для них коллекцию идей, а они бы отшивали. Западные журналисты тогда статью написали: «Слава Зайцев — это русский Диор.»
Эмоции журналиста говорят иногда красноречивей слов.
Журналист: Что Вы почувствовали, когда узнали, что ночной клуб «Аpтуp» был назван в честь вашей причёски?
Джордж: Я был горд до той минуты, пока не посетил его.
Если бы журналисты не хвалили друг друга, устанавливая весьма низкие профессиональные стандарты, на них вообще бы не обращали внимания. А так они делают вид, что обладают знанием, и объясняют доверчивой публике, что она невежественна.
Вот уж не уверен. Журналисты — засранцы.
Нельзя делать журналистов «аутоцензорами», которые будут «фильтровать» собственные сообщения. Журналист имеет право не понимать, какую именно информацию он не должен обнародовать в той или иной ситуации.
Журналист: Если бы ты мог вернуться во времени назад и дать себе 18-летнему один совет, что бы это было?
Джонатан: Позвольте мне подумать… Я бы заклинал: «НЕ ПЕЙ!»
Певец «Нищего» познакомился с читающею публикою нашей в 1827 году, выдав маленькую поэму «Див и Пери». Счастливо выбранный предмет, стихи, всегда благозвучные, хотя не везде точные, и в целом хорошее направление молодого таланта обрадовали истинных любителей русской словесности. Поэма «Див и Пери», сама собою не образцовое произведение, сделалась драгоценною книжкою по надеждам, какие подавал её сочинитель. Удовольствие судей благомыслящих откликнулось шумною радостью в наших журналах <…>. Пожалеем, если неотчётливая похвала их имела вредное действие на молодой талант нашего поэта: вторая поэма его «Борский» обрадовала только журналистов, <…> язык ещё более небрежен, а план его, как известно читателям, склеен из неискусных подражаний двум-трём поэмам любимых наших поэтов и закончен; катастрофой собственной выдумки, годной разве для модных французских пародий <…>. Благозвучные стихи без мыслей обнаруживают не талант поэтический, а хорошо устроенный орган слуха. Гармония стихов Виргилия, Расина, Шиллера, Жуковского и Пушкина есть, так сказать, тело, в котором рождаются поэтические чувства и мысли. Как женская красота вполне выразилась в формах Венеры Медицийской, так у истинных поэтов каждая мысль и каждое чувство облекаются в единый, им свойственный гармонический образ. <…> В [«Нищем»] напрасно вы будете искать поэтического вымысла, в нём нет во многих местах (не говорю о грамматике) даже смысла. Это что-то похожее на часовой будильник, но хуже: ибо будильник имеет цель…|Комментарий=Подолинский и много позже считал отзыв ревнивым
Всё, что я знаю о Словакии, — это то, что я узнал от вашего министра иностранных дел. (Из разговора со словацкими журналистами, 22 июня 1999).
Если быть откровенным, я не очень заостряю внимание на британской музыкальной прессе, они были довольно несправедливы к нам. У меня складывается впечатление, что напористые журналисты по большей части ставят себя выше артистов. У них, конечно, о Queen складывается неправильное понимание. Но если вы увидите нас на сцене — это то, чему мы отдаемся всецело. Все световые эффекты и приспособления только для улучшения того, что мы делаем. Я думаю, что мы качественные авторы – и мы хотим играть качественную музыку, независимо от того, какую критику получаем. Музыка — это самое главное.
Нельзя научить человека быть журналистом, потому что это образ жизни, это определённое внутреннее состояние. Человек должен понимать, почему, собственного говоря, он этим занимается.
Сейчас настала эпоха тотального самовыражения. Глупый школьник спорит с профессором просто потому, что они имеют равные права в «Фейсбуке». Артист по телевизору учит, как надо решать житейские проблемы, просто потому, что он популярнее профессионального психолога. Журналист рассуждает об экономике не потому, что разбирается в ней, а потому, что не дал свой микрофон экономисту. Чиновник принимает решение не потому, что будет польза, а чтобы показать, как он крут, и всех нагнуть. И так далее. Умение понять, где тебе не место, — огромная проблема современной культуры, превращающая досадный человеческий недостаток в страшный порок.
Когда я начал устраивать свои шоу, я стремился показать журналистам то, что они как раз совсем не хотели видеть: голод, кровь, нищету. Смотришь на всю эту «фэшн-тусовку» в их дорогих прикидах и темных очках и понимаешь, что они никакого понятия не имеют о происходящем в мире. Их интересы ограничиваются рамками моды. Я трачу деньги на свои шоу для того, чтобы показать этим людям другую сторону жизни. Пусть они испытывают ненависть и отвращение — меня это вполне устраивает. Буду знать, что хоть какие-то чувства в них пробудил.
Журналист: Что бы ты сделал, если бы остался последним мужчиной после конца света?
Мэттью: Я бы отправился на поиски женщины, а если бы не нашел, то меня удовлетворил бы и Доминик.
Вы знаете, недавно один журналист так сказал: «Но вот Вы очень много говорите, но а что Вы сделали?». Я сказал: «Вы знаете, я освободил вас от рабства, в котором вы находились в течение 20 лет».
К счастью, господа журналисты, я читаю ваши газеты, чтобы знать, что я думаю.
Не взяточник, не карьерист
У нас британский журналист.Узнав на что готов он без оплаты
вам и пятак искать не надо.
Без любви в сердце любое достоинство человека превращается в его недостаток. Например: гордость становится гордыней, честь — высокомерием, воспитанность — лицемерием, а смелость и отвага без любви к людям просто опасны для общества. Так и в профессиях. Журналист, не любящий людей, это папарацци. Несочувствующий поэт — попса, актер — пародист, имитатор… А самовыражение без любви — банальное хвастовство.
Мой дом не является неприступной крепостью, как о нем любят говорить некоторые журналисты. Это просто старый бревенчатый дом. Единственное, что действительно делает его неприступным, — моя репутация. Когда люди знают, что здесь их могут пристрелить, они будут держаться подальше.
Прошлый месяц показал мне, насколько сильно мы определяем ценность женщины исходя из ее семейного или материального положения. Пресса тратит огромные ресурсы, пытаясь выяснить, беременна я или нет, при этом отмечая, что незамужние женщины, не имеющие детей, каким-то образом неполноценны, неуспешны или несчастливы. В этом потоке скучных новостей обо мне утопала информация о массовых расстрелах, лесных пожарах, решениях Верховного Суда, грядущих выборах и других намного более важных вещах, на которые журналистам стоило бы обратить внимание.
Сидя в провинции, очень трудно понять, что же происходит в Москве, да и в стране тоже! Наше целиком проамериканское телевидение только тем и занимается, что поливает грязью любые патриотические начинания да исходит злобою при одном имени Зюганова. Чего стоит одна свистопляска вокруг журналиста с западного антирусского радио Свобода”, передачи коего глушили во время оно. Журналиста, разумеется, оказавшегося в Чечне, на территории враждебных нам сил, и на защиту которого бросились все, вплоть до Явлинского. Само телевидение США не могло бы, кажется, сделать большего! Хотя по нормальным законам военного времени сей герой, пробравшись на нашу территорию без соответствующих документов, подлежал бы — должен был бы подлежать! — не только аресту, но и военно-полевому суду с последующим, достаточно впечатляющим наказанием. Что-то не слышал я в 1941-45 годах подобных историй, с переходами вражеских журналистов через линию фронта! А судьба Шеремета, поливавшего грязью Россию, журналиста-спекулянта, удаленного из Белоруссии, и тотчас принятого с распростертыми объятиями на нашем телевидении! Теперь начались нападки на Путина. Он-то чем виноват? Похоже, любой деятель-государственник уже ненавистен нашему телевидению, хлопочущему о полном развале России. С другой стороны, телевидение провирается, что в процессе приватизации нынешние хозяева, тот же Березовский с Чубайсом, покупали крупнейшие предприятия страны за два процента их реальной стоимости. Собственно, уже не понятно, стали мы колонией США и МВФ окончательно или еще нет? Во всяком случае, наиболее значительное ныне средство массовой информации — телевидение России уже не принадлежит. Да оно и на деле-то принадлежит не то Гусинскому, не то Березовскому с Чубайсом, то есть Сиону, то есть МВФ… И после этого мы еще считаем себя страной? Да полноте! Таких стран и не бывало никогда! Колонии, и те не все и не всегда позволяли подобное. А меж тем сербская проба”, блестяще удавшаяся Западу с нашей подначки, грозно означила возможное приближение грядущей войны, в преддверии которой наши демократы хлопочут максимально разоружить Россию, и уж пятая колонна работает вовсю!
Отказываясь от беседы с журналистами, можете быть уверены: пообщавшись с ними впервые, вы увидите репортаж о разговоре на первой полосе издания.
Вы стояли у истоков прогрессив-рока…
— Мы просто играли то, что нам хотелось. Невозможно изобрести что-то искусственно. Это необходимо выносить, как ребенка. Или вывести, как цветок. Что значит холодное умствование, когда у вас в руках живой инструмент, и он дышит, он плачет, хочет что-то рассказать всему миру? Поэтому мы ни у каких истоков не стояли. Это уже потом журналисты и критики назвали вещи какими-то там именами, а мы просто хотели делать что-то такое, от чего у всех бы волосы завивались мелким бесом. И временами это удавалось…
Скажите пожалуйста, вы не журналист, вы журналист тогда, когда вам выгодно..
Хороший журналист не тот, который пишет то, что говорят, а тот, который пишет то, что нужно.
Журналист: Кто по-твоему самая крутая женщина всех времён и народов?
Мэттью: Мария, мать Иисуса. Потому что она залетела и заставила всех поверить, что осталась при этом девственницей.
Суть работы журналиста в том, чтобы отправиться туда, где происходит событие, узнать детали, поговорить с участниками и связно его описать, по возможности не соврав.
И, вы знаете, я вам скажу откровенно, если б у меня журналист или политик подобным образом начал кричать, я б ему вырвал язык изо рта.
Я побаиваюсь журналистов. По-моему, они отдают интервью в печать еще до встречи со мной. Сами задают вопросы и сами же на них отвечают.
В Америке президент правит четыре года, а журналисты — бессрочно.
Чтобы по-настоящему узнать, красива ли женщина, нужно увидеть, как она поднимается с постели утром. С писателями все наоборот. Чтобы понять писателя, нужно увидеть его на публике, перед поклонниками и журналистами.
Журналист — это чистильщик улиц, работающий пером.
Журналисты — единственная порода людей, которые способны сожрать тебя живьем.
Ну какой я писатель? Я – журналист. Писатель — это специальный человек, который создает вторичную реальность. Создает Анну Каренину и заставляет ее прыгнуть под поезд. Журналист же описывает реальность первичную.
Разговор с журналистом: «Пообещайте, что напишите, что я прав!» — «Попробую!» — «Нет, пообещайте!» — «Хорошо» — «Ну вот, как мы быстро договорились!»
Я в шутку сказал, что иногда бываю немного сумасшедшим, а журналисты изобразили меня маньяком-психопатом!.
Современный националист достаточно сильно отличается от того, что принято называть этим словом. Особенно сильно он отличается от того, что называют русским националистом иностранные журналисты или какие-то наши замшелые либералы. Они скорее под этим понимают некоего бытового ксенофоба. То есть обычного гражданина, который всех обзывает «чурками», но которому на самом деле все по фигу, он не является никаким националистом, а просто естественным образом реагирует на внешний раздражитель. Националист — это настоящий патриот, который ставит интересы страны и нации выше своих интересов. Который не видит ничего ужасного, пугающего и табуированного в национальных темах. Это европейски ориентированный человек. Русский национализм — это идеология, близкая к европейскому мейнстриму куда больше, чем принято думать. Он ближе к нему, чем русского формата либерализм, все это правое дело. У него, может быть, есть какие-то изоляционистские позиции, но такие позиции есть у половины партий Великобритании или Швейцарии. В этом нет ничего пугающего.
Думаете, мало было дебильных ситуаций? Вот, вспомнил. В 2010-м вопрос журналиста: «Спартак» занял четвёртое место. Не попал в Лигу чемпионов, из Кубка вылетел. В Лиге Европы тоже плохи дела. Вы считаете этот сезон провальным?
22 Марта. <…> Завтракал в отеле у себя с супругами Ондричек и жидом журналистом, выдающим себя за чеха. Гулял по городу и пьянствовал. Вернувшись, принял с трудом визит Ондричка, потом спал. Оделся и пошёл в концерт.
И не лишний ли вообще в нашей жизни интеллигентный человек? Интеллигентный не потому, что он носит «интеллигентный сюртук», а потому, что у него интеллигентный ум. Настоящий интеллигентный человек, который верит в знание, и только в знание. Который знает, что знанье — всё. Если хочешь быть сильным, — знай. Если хочешь быть победителем, — знай. Если хочешь сделать будущее светлым, — знай. Кто хочет знать у нас? Ещё любят звонкие слова, но знания не хочет никто кругом. Едят, спорят, винтят, брюзжат. В антрактах между этим допускают певца, журналиста, учёного. Но певец пусть споёт только отрывок из оперы, журналист напишет тепло, но двадцать строк, профессор, чтоб не смел «утомлять.»
… неприветливые журналисты напрасно винят нашу публику за равнодушие к истинно хорошему в нашей литературе и вообще ко всему отечественному. Мы помним, что при появлении первых 8-ми томов «Истории государства Российского» (на которую почтенный её автор не собирал подписки и о которой не печатал он пышных объявлений за несколько месяцев), нельзя было за теснотою пробраться в ту комнату, где она продавалась, и что покупатели встречали целые возы, наполненные экземплярами «Истории» сей, везомыми не в книжные лавки, а в домы вельмож русских и других любителей отечественной истории.
корр.: Какая доля реальности в твоей передаче?
— Я стараюсь, чтобы она приближалась к 99%. Нам проще это делать, потому, что у нас маленькая съёмочная мобильная группа из двух человек: оператор и переводчик с локальным языком. <…> Когда большая команда — это сделать тяжело. А когда маленькая — максимально просто. Ведь мы можем выглядеть не журналистами, а двумя студентами с фотоаппаратами.
Журналист: Какое самое большое заблуждение о Muse?
Мэттью: Что мы интеллектуалы.
По большому счету журналистика… особенно желтая журналистика… занятие грязное. Как работа мусорщика на городской свалке. И так же, как о работе мусорщика, о работе журналиста публика почти ничего не знает.
То есть я имею в виду — о том, что такое НА САМОМ ДЕЛЕ работа журналиста.
Журналист — это писатель, редактируемый своим журналом.
Джордж Бернард Шоу был вегетарианцем с 25 лет и дожил до 94 лет. В 70 лет на вопрос журналиста: «Как вы себя чувствуете?» он ответил: «Прекрасно, только мне докучают врачи, утверждая, что я умру, если не буду есть мясо». В 90 лет на тот же вопрос он отвечал: «Прекрасно, больше меня никто не беспокоит: те врачи, которые меня пугали, что я не смогу прожить без мяса, уже умерли».
Задает вопрос журналист ОНТ. «Тебя за оппозицию за границу не пускают?» — «Не пускают!» — «Ну слава Богу! Так бы бегал валюту искал!»
Поскольку почти все мои родственники – журналисты, я считаю себя вправе шутить с репортерами о том, что знаю, какие они козлы.
Я учил итальянский по пять часов в день в течение нескольких месяцев, чтобы общаться с журналистами и болельщиками. Но меня все равно упрекали в том, что я отношусь к ним недостаточно уважительно.
Журналист: "Так что вы делали прошлой ночью?"
Я не являюсь ни экономистом, ни журналистом, не фотографирую достопримечательности. Я лишь стремлюсь внимательно наблюдать жизнь.
Единственная площадка, с которой я могу заявить о том, что есть люди в подъездах, — это мой блог. У меня нет своего канала, радио, проплаченных журналистов, пиар-менеджера. Только блог. К счастью, люди слышат.
Правительство надо формировать из журналистов. Только они знают всё.
Журналист — это человек, на лице которого застыло постоянное выражение злобы дня.
Боролись во мне два стремления: или стать журналистом, или физиком, но преподаватель физики у нас был слабый. Я уже постигал тайны материи, а он мне пытался втолковать, что нельзя появляться нетрезвым на уроках.
Мама говорила своим друзьям журналистам, что я настолько неприхотливый ребенок, что мне для счастья достаточно чулана с компьютером, куда время от времени закидывают пачку макарон. Она была недалека от истины. Никто не боялся, что этого ребенка похитят.
Как политики, так и журналисты сталкиваются с ситуациями, которые взывают к их совести и гуманности. По моему мнению, политики, в целом, более успешно проходят это испытание.
Знаете, когда меня спрашивают о смертной казни, я отвечаю, что когда выступала в качестве гособвинителя, а в день бывало по 8-10 процессов, то даже представить не могла, что могу сказать: «Приговорить к смертной казни». Хотя иногда такие бывают зверские преступления, и я понимаю потерпевших, которые могут желать разорвать на части злодея… Но пусть уж он с этим грузом живёт в тюрьме до конца дней… А там Господь управит, разберётся. Не задача обвинителя росчерком пера — особенно если учитывать, что в нашей правоохранительной системе встречаются ошибки и коррупция — списывать человека под расстрел. Максимум — пожизненное лишение свободы. Знаете, не раз, когда журналисты разговаривают с такими осуждёнными, те говорят: «Лучше бы меня убили». Агрессии в жизни и так много. Надо быть требовательнее и добрее друг к другу. Тогда всё будет получаться лучше.