Как известно, в любой культуре люди прыгают от радости в момент наивысшего счастья. Прыгание является международно признанным выражением радости, и баскетбол — это тот вид спорта, который построен на прыгании… Возможно, игрок прыгает, потому что он счастлив, но, что более вероятно, он счастлив, потому что прыгает. Мне приходилось слышать, как игроки жалуются по поводу практически любой детали игры — правил, размера или цвета мяча, формы или температуры в раздевалке, — но я никогда не слышал, чтобы кто-то жаловался на то, что им приходится прыгать.
Стоит лучу солнца упасть на вас, и вы видите возле себя друзей. Друзья — это термометр, по которому можно измерять температуру успеха.
Фаина Георгиевна, вы опять захворали? А какая у вас температура?
— Нормальная, комнатная, плюс восемнадцать градусов.
Ветер… Для меня ветер женского пола и под знаком «И»…Она мой ветер имеет суперспособность…Она угадывает температуру тела и темп твоего движения и всегда тебя, либо ускоряет, либо замедляет в пространстве. Она всегда знает, что сейчас тебе нужно больше всего. Даже если кажется, что всё не так. Я доверяю своему ветру на все 100…
Деньги — это примерно как температура тела, она должна у тебя быть.
При земных температурах материя обладает сложными свойствами, которые, вероятно, окажутся наиболее сложными для раскрытия; но разумно надеяться, что в недалёком будущем мы сможем понять такую простую вещь как звезда.
Прощение – это решение воли, а воля может действовать независимо от температуры сердца.
… Как же часто мир страдает беспамятством! Как трагично то, что он лишен дара чувствовать хитросплетение людских взаимосвязанностей! Как легко и бездумно мы бросаем ничего не значащую для нас фразу: «Чашку кофе, пожалуйста!» Мы садимся за столик, болтаем о пустяках и ничего не знаем о Лос-Ногалес, где коричневые зерна собирают люди, отдающие себе отчет в том, что в любую секунду из зарослей может простучать автоматная очередь контрас; отхлебывая глоток ароматной влаги, мы не думаем, чего стоит труд — по колено в воде, когда в горах выпадает холодная роса, как у нас в конце сентября, работают с температурой, не хватает лекарств, мало калорийной еды…
Небольшая протока шириною около тридцати метров отделяет нас от озера с гигантскими кувшинками. Хорошо бы рассмотреть их поближе.
Первой в лодку прыгает дрожащая от возбуждения собака. <…>
Вблизи листья и цветы Виктории кажутся ещё более огромными, а их красота, странная и дикая, — ещё притягательнее. Распустившиеся гигантские цветы источают сладкий, устойчивый, резковатый запах. Рука тянется к перламутровым лепесткам — они очень горячие.
Прекрасный случай убедиться в том, что оплодотворение у некоторых растений сопровождается большим выделением тепла!
Погружаю в воду термометр — температура в озере двадцать два градуса Цельсия. На воздухе ртуть поднимается до тридцати двух. Затем ввожу термометр в самое сердце цветка и жду около четверти часа. Невероятно: столбик поднялся до сорока шести градусов!
Конечно, сам по себе этот факт — не новость и вряд ли его можно считать открытием. Но подобного я всё-таки не ожидал, поэтому незамедлительно заношу результаты опыта в дневник и перехожу к детальному изучению листьев.
До огня далеко, но жар уже на этом расстоянии был почти невыносим. А каково-то пожарным! Правда, они работают под зонтиками-душами, непрерывно окачивающими их водой. Но жар так велик, что вода превращается в пар на их прогретых костюмах.
Пущены в ход все стационарные насосы, подающие в резервуары кислотные и щелочные растворы с примесью лакрицы. Пеной тушат!
Но невероятная температура и постоянные взрывы затрудняют работу.
Километров 0. Температура 39,6. Лежу пластом в зимовье, укрытый спальником. Постоянно бросает то в жар, то в холод. Каждый раз вставать как пытка. Организм сильно ослаблен. Впервые сегодня ночью стали сниться байкальские сны.
Мы все вскипаем при разной температуре.
Я не ртуть, чтобы зависеть от перепадов температур.
И о погоде. Температура воздуха сегодня на всей территории страны — ровно никакого значения уже не имеет.
Любовь подобна температуре, она поднимается и спадает, независимо от нашего желания.
.. Пришла простуженная! Ой! Слаабость… Темпераатура — 37'2… Самая противная температура! Ну, думаю, УПСу — пить не буду. Девочки! Щас такое положение в мире, шо откуда я знаю, шо Made in China в эту УПСу положит?..
Где-то в глубине моей души жил ужас, самый настоящий ужас перед той непрекращающейся голгофой, какой является человеческое бытие. Ведь если человеческий детёныш, единственный во всём животном царстве, тут же заявляет о своём присутствии в мире беспрерывными воплями боли, то это значит, что ему действительно больно, невыносимо больно. То ли кожа, лишившись волосяного покрова, оказалась слишком чувствительной к перепадам температур, оставаясь по-прежнему уязвимой для паразитов; то ли всё дело в ненормальной нервной возбудимости, каком-то конструктивном дефекте. Во всяком случае, любому незаинтересованному наблюдателю ясно, что человек не может быть счастлив, что он ни в коей мере не создан для счастья, что единственный возможный его удел — сеять вокруг себя страдание, делать существование других таким же невыносимым, как и его собственное; и обычно первыми его жертвами становятся именно родители.
Грудь наша вдыхала положительно какой-то банный воздух. Пока мы шли лесом, ещё можно было кое-как терпеть, но когда достигли возвышенностей, на которых негры имеют обычай выжигать траву перед наступлением «массики», мне казалось, что вот-вот кто-нибудь из нас свалится. Стекловидная, чёрная земля была раскалена как под печки. В добавок ко всему, как обыкновенно в полуденное время, в воздухе не было ни малейшего движения; листья на деревьях висели неподвижно, эвфорбии, казалось, освобождались от своего оцепенения и таяли под палящими лучами солнца. Если бы не влажность воздуха, то никакое растение не вынесло бы этой страшной температуры, но для человека эта влажность делает зной ещё более невыносимым.
Грудь наша вдыхала положительно какой-то банный воздух. Пока мы шли лесом, ещё можно было кое-как терпеть, но когда достигли возвышенностей, на которых негры имеют обычай выжигать траву перед наступлением «массики», мне казалось, что вот-вот кто-нибудь из нас свалится. Стекловидная, чёрная земля была раскалена как под печки. В добавок ко всему, как обыкновенно в полуденное время, в воздухе не было ни малейшего движения; листья на деревьях висели неподвижно, эвфорбии, казалось, освобождались от своего оцепенения и таяли под палящими лучами солнца. Если бы не влажность воздуха, то никакое растение не вынесло бы этой страшной температуры, но для человека эта влажность делает зной ещё более невыносимым.
Когда меня вывозили из Омска, в справке немецких пилотов, где они описывали мое состояние, писали, что у меня кома номер 3. Там было написано, что температура тела 34 градуса, поэтому мне теперь никогда не холодно.
Мало кто знает, что сразу после дня осеннего равноденствия уют под одеялом, если его описать как разницу между температурой под одеялом и вне его, деленную на окукливаемость, начинает расти в геометрической прогрессии и превышать уют вне одеяла. К февралю он достигает таких величин, что работа по вытаскиванию взрослого, а тем более ребенка из-под одеяла, если выразить ее в джоулях на квадратный сантиметр голого или даже прикрытого байковой пижамой тела, становится равной… Короче говоря, многие не вылезают из-под одеяла до самого апреля. Если, конечно, время от времени приносить им в постель новые книжки, горячий чай и разрешать стряхивать крошки от печенья с простыни прямо на пол.
А мещанин ничего не ставит выше своего «я» (очень правда недоразвитого). Ценой полноты, стало быть, он добивается сохранности и безопасности, получает вместо одержимости Богом спокойную совесть, вместо наслаждения удовольствие, вместо свободы удобство, вместо смертельного зноя приятную температуру.
В высокой температуре российского лета спальный вагон — самый ужасный инструмент вообразимого мученичества.
И температура полотна выросла, причем в градусах!
Я думаю, моё дело не действие, а ощущение: меня надобно держать как комнатный термометр: он не может ни нагреть, ни освежить покоя, но никто скорее и вернее его не почувствует настоящей температуры.
Прекрасные чувства, большая проницательность, возросший интерес к религии не значат ничего, если поведение наше не меняется в лучшую сторону, как ничего не значит то, что больной чувствует себя лучше, если температура по-прежнему повышается.
Любишь не по погоде одеваться —
Люби и с температурой в кровати валяться.
Знаешь, вот бытует мнение, что женщина для мужчины должна быть праздником. Ну, вот будет она всегда праздником, а потом — бабах — грипп. Температура — тридцать девять, слипшиеся волосы, потная майка, мешки под глазами и никакое настроение. Далеко не праздник, одним словом. Тогда мужчина что? Или в полном шоке, потому что не знает, что с ней такой делать, или становится жертвой заложенного природой эгоизма, мол, ты мне не нужна такая, вернешься, когда снова будет праздник.
Поэзия — болезнь. Сбить температуру еще не значит выздороветь. Напротив! Жар очищает и просветляет.