Это был просто взмах ресниц.
Она смотрела на меня, но не видела.
И это была весна во всей ее славе, и солнце, и теплое море.
Венеру с младенцем поместили в башню. Черный вихрь хлестал за окном, иногда синело небо. <…> У Венеры золотистые ресницы и платье как морская пена. Хочется ей выбежать на Александрийский плоский берег, поговорить с рыбаками, а потом заснуть на пестром ковре в доме Махмуд-бея.
Мне нравятся Ваши длинные ресницы
Можно умереть, не успев и моргнуть, так что хлопай ресницами, подмигивай и шли воздушные поцелуи, ведь жизнь — флирт со смертью.
К сожалению, умной и верной,
Быть невозможно. Нельзя! Спермой,
Ты измазана вся.
Я могу без тебя жить!
Я плевал в твои, чёрной тушью,
Размазанные ресницы!
— А как же социальное обеспечение?
Мы все, человек десять за столом, изумлённо обернулись на Лику. Никогда ни одному из нас это в голову не приходило; вероятно, и родным её тоже. Лика была едва ли непросто неряха, волосы скручивала редькой на макушке, и то редька всегда сползала набок; она грызла ногти, и чулки у неё, плохо натянутые, морщились гармоникой из-под не совсем ещё длинной юбки. Главное — вся повадка её, чужая и резкая, не вязалась с представлением о привлекательности, — не взбредёт же на ум человеку присмотреться, длинные ли ресницы у городового.
Любви недостижимо торжество —
Так пусть хранима будет сердца тайна
Безмолвьем уст и сухостью ресниц!
Например, вы — сногсшибательная блондинка. Ноги, ресницы — как полагается. Но если при этом вы, пусть даже в глубине души, уверены, что нос у вас великоват, а зад маловат, — вы заранее проиграли длинноносой, кривоногой, но уверенной в себе шатенке с микроскопической грудью.
В сказочных всяко глубинцах
Всё ещё плавают бабы,
С зелёными волосами –
Красавицы,
Чьи ресницы одни
пробуждают мертвых,
А разнесчастные,
Что покойницы –
Мечтается им грудастым
о нерыбьей,
о божественной-таки яркости,
а вот не с кого.
Глядишь, не пройдет и года, помечтаем вместе.Господи,
но ведь как хочется,
как иногда
прямо до смерти хочется
Жить.
Когда птичка сна задумала свить гнездышко в моем зрачке, она увидела ресницы и испугалась быть пойманной в сети.
Я делала маску из своего лица, потому что не понимала, что очень красива. Бог так наградил меня. А я практически уничтожила эту красоту. Я носила тяжёлую чёрную тушь, ресницы были как крылья летучей мыши, и тёмную подводку на веках, и коротко подстригла волосы, мои длинные тёмные волосы. Покрасила их в белый. Все эти мелочи, сделанные мной тогда, очень расстраивают меня сейчас.
«Хлопай ресницами и взлетай», — напевали хулиганы, откручивая от Карлсона моторчик.
Вся моя жизненная философия в том, что я не забочусь о внешних проявлениях. То, что я хочу сказать, намного важнее длины моих ресниц.
Они всё равно уйдут, даже если ты обрушишься на пол и будешь рыдать, хватая их за полы пальто. Сядут на корточки, погладят по затылку, а потом всё равно уйдут. И ты опять останешься одна и будешь строить свои игрушечные вавилоны, прокладывать железные дороги и рыть каналы — ты прекрасно знаешь, что все всегда могла и без них, и именно это, кажется, и губит тебя. Они уйдут, и никогда не узнают, что каждый раз, когда они кладут трубку, ты продолжаешь разговаривать с ними — убеждать, спорить, шутить, мучительно подбирать слова. Что каждый раз когда они исчезают в метро, бликуя стеклянной дверью на прощанье, ты уносишь с собой в кармане тепло их ладони — и быстро бежишь, чтобы донести, не растерять. И не говоришь ни с кем, чтобы продлить вкус поцелуя на губах — если тебя удостоили поцелуем. Если не удостоили — унести бы в волосах хотя бы запах. Звук голоса. Снежинку, уснувшую на ресницах. Больше и не нужно ничего. Они всё равно уйдут. А ты будешь мечтать поставить счетчик себе в голову — чтобы считать, сколько раз за день ты вспоминаешь о них, приходя в ужас от мысли, что уж никак не меньше тысячи. И плакать перестанешь — а от имени все равно будешь вздрагивать. И еще долго первым, рефлекторным импульсом при прочтении/просмотре чего-нибудь стоящего, будет: «Надо ему показать».
Я жду тебя, Счастье!Я жду во сне, когда ночь тихонько опускает вуаль на мои ресницы, когда холодные сияющие звезды уносят меня в просторы Вселенной. Я жду тебя, когда вступает в права суетный день, затягивающий меня в круговорот забот, дел и проблем, и даже под тяжестью неразрешимости я жду и жду тебя,Счастье!Я ищу тебя,Счастье!Ищу тебя повсюду, даже там, где, казалось бы, бессмысленно искать. И все же я ищу, перебирая возможное и не возможное. Я надеюсь на тебя,Счастье!Надеюсь, когда все потеряно, когда нечего вернуть, когда уже нет места надежде, я надеюсь, что не забыта тобою,Счастье, и что ты различишь меня в лабиринте судеб и надежд. Но может быть, в этом и есть сущность твоя, чтобы искать, ждать и надеяться, о Счастье?!
НЕОПРЕДЕЛЁННОСТЬ – это словно широко открываешь глаза в темноте, потом с трудом закрываешь, потом открываешь, и тебя ослепляют сверкающие серебряные точки, возникшие от давления на роговицы глаза, косишь, крутишься, сосредотачиваешься, потом снова ты ослеплён, но ты хотя бы, так или иначе, видел свет. Возможно, свет хранился в углублениях, или удерживался в радужной оболочке, или прилипал к кончикам всех нервов и вен. Затем твои глаза снова закрываются, и перед веками появляется искусственный свет, наверное, просто лампочка или паяльная лампа! Боже, он горячий! Мои ресницы и брови скручиваются и плавятся, распространяя отвратительнейший запах горелых волос, и через Красную Прозрачность света в моих веках крупным планом я вижу движение Кровяных Клеток, двигающихся, когда я перемещаю взгляд туда-сюда, словно снимая документальный фильм про амёбу и планктон, похожий на желе, прозрачные живые формы развития человека, они должны быть маленькими, я не могу их чувствовать, мои глаза должны иметь способность видеть вещи отчётливее, чем я ожидаю, это похоже на микроскоп, но это больше не имеет значения, потому что они сейчас воспламеняют меня, да, я уверен в этом, я горю, чёрт возьми.
В городе первый снег женского рода. Потому что он — невеста. Белая, невинная и настороженная. У нее все еще впереди — пьяные гости, шаферы, свекровь подколодная, семейные сцены и молодость, которую он, подлец, походя растоптал. А пока — пока все летит, танцует и кружится. Машины часто моргают ресницами дворников, близоруко светят фонари, обмотанный толстым шарфом человек на трамвайной остановке ходит кругами не в силах распутать клубок собственных следов, и какая-то тонкая девушка со сверкающими распущенными волосами летит и летит в облаке алмазной пыли туда, где ее уже заждались.
Представьте себе человека выше среднего роста, широкоплечего. На крепких ногах. Ярко-рыжие волосы, белесые ресницы, широкий нос и резко выступающий вперед подбородок. Он могуч, этот чудо-человек. Он храбр, он умен. Таких природа создает не часто. Это не просто спортсмен. Это эталон спортсмена… Он добрый человек и может отдать все, что у него есть, бедной женщине, обратившейся к нему за помощью. Но сам он глубоко несчастен. От него ушла жена к богачу Анатра. У него много знакомых, но почти нет друзей. Ему завидуют и потому о нем сплетничают. Он делается летчиком, но неудачи преследуют его. Он принимает участие в беспримерном перелете Петербург-Москва, но терпит аварию. Нервы его не выдерживают, и он делается наркоманом. Бросает Одессу. И как Антей погибает, оторвавшись от земли, так Уточкин, оторвавшись от Одессы, погибает в сумасшедшем доме в Петербурге.
… Ваши пальцы пахнут ладаном
И в ресницах спит печаль.
Ничего теперь не надо вам,
Ничего теперь не жаль.
«Я буду прекрасной хозяйкой, научусь вкусно готовить, буду выглядеть как конфета, и тогда кто-то обязательно разглядит и мой «человеческий» талант!» — так рассуждает, необязательно вслух, большинство российских женщин. Дорогие мои! Никто вас не полюбит за роскошные ресницы, борщ с котлетой и покладистый характер. Любят за другое! Как говорится «Хорошие девочки попадают в рай, а плохие куда хотят».
Ресницы были покрыты таким густым слоем туши, что напоминали миниатюрную чугунную ограду.
«Мне нравятся Ваши длинные ресницы…», 7 августа 1913
Открой скорей ресницы