Пришла пора изменить взаимоотношения со зрителем. В прежние годы мы говорили с ним на эзоповом языке — иначе было нельзя. Не все были борцами, как Андрей Сахаров, но, тем менее, были инакомыслящими. Наши зрители приходили в театр, чтобы в подтексте найти ответ на мучивший вопрос. Многие понимали: так, как мы живем, жить нельзя. А сегодня со сцены говорят такое, что уши вянут.
Вопрос кинопроката сейчас — уже не кинематографический, а государственный. Его нужно решать на федеральном уровне. Во всех развитых странах есть политика поддержки национального кино.
Россия резко перешла от рабства к мнимым свободам. Мы гадим там же, где живём. В подъездах — грязь, в лифтах — моча. Наверное, такое отношение формирует наше крепостное мышление.
Я устал от низкопробного западного кинематографа, заполонившего все наши экраны, а также обезьянничанья со стороны наших «киношников», бросившихся догонять Америку.
Я доверчив. А потом тебя в очередной раз мордой об стену. Анализируешь, переживаешь — и всё равно бежишь защищать Белый дом. Опять думаешь: и как это нас так вспять развернуло, и политическую систему, и экономическую? Но всегда хочется верить, что грядёт что-то новое и неплохое.
Знаете, у меня с Марком Захаровым отношения сложились как в хорошей семье. Много на свете красивых женщин, но разрушать семью всё же не надо.
Я понял, в чем ваша беда: вы слишком серьезны. Умное лицо — это еще не признак ума, господа. Все глупости на земле делаются именно с этим выражением лица. Улыбайтесь, господа, улыбайтесь.
Не эпоха определяет спектакль. Играется человеческая боль, а она в любые времена остается болью. Поэтому во фраке я играю Протасова или в джинсах «Полёты во сне и наяву»
За что же вас, умненьких, природа обижает?
Играть «в полноги» хороший артист просто не сможет. Это не связано с возрастом. Актёр обязательно должен излучать энергетику. Ты выходишь на сцену — и начинают по-другому работать селезенка, печень, нервная система.
Пофигизм не способен родить ничего созидательного.
То, что по ней дурдом плачет — это и так ясно.
Я считаю, что Воланда, как и Бога, играть нельзя, Христа можно, реальный был человек, а Бога нельзя.
У нас не было института звёзд. В нас не вкладывали, и мы прорастали, как растения через асфальт. Лучшие западные актёры в итоге становятся бриллиантами. Русские же таланты так и остаются необработанными алмазами.
В культуру надо вкладывать огромные деньги. Без этого ничего не будет. Бриллиантов у нас много, но никто не хочет браться за их огранку: черпаем ковшом и отдаём за две копейки. Глупо.
Если смотреть только вниз, то можно замычать.
Слава храбрецам, которые осмеливаются любить, зная, что всему этому придет конец! Слава безумцам, которые живут себе так, будто они бессмертны!
Что же касается тех, кто до сих пор, несмотря на широкое обнародование неопровержимых фактов, продолжают жить Лениным, ну и что ж, их можно понять. Это в основном очень пожилые люди, пусть и живут с убеждением и верой, которая сильнее любого факта.
Но и когда я был малообеспеченным начинающим артистом в Саратовском театре со ставкой аж 54 рубля, у меня никогда не возникало желания ничего отнять и поделить. Ведь эта идея отнять и разделить, столь удобная для политиков для манипулирования людским сознанием, родилась не в прошлом веке, и не у нас.
Я никогда не «нагружу» окружающих своими проблемами. Я их стараюсь скрыть.
Это не мои приключения, это не моя жизнь! Она приглажена, причесана, напудрена и кастрирована!
Ножки, как у козы рожки.
В Германии иметь фамилию Мюллер — всё равно что не иметь никакой.
Нищие, безоружные люди сбрасывают королей с престола из-за любви к ближнему. Из-за любви к Родине солдаты попирают смерть ногами, и та бежит без оглядки. Мудрецы поднимаются в небо и бросаются в самый ад из-за любви к истине. А что сделал ты из-за любви к девушке?
Радует уже то, что в зале не видно хамов в малиновых пиджаках. Сегодня в театр ходят люди хорошо одетые, как правило, с хорошими манерами.
Одна из самых главных задача нашей профессии – умение быть разным и в то же время быть похожим на себя. То сеть вкладывать своё сердце, свой ум. Счастливый случай послал мне профессию, которая помогает быть не только самим собой. Моя профессия – любить! Я не представляю себя без любви. Без любви в самом высоком значении этого слова в нашем деле невозможно.
Я просто понял, что судьба меня ведет. Если что-то не складывалось — значит, и не надо было изначально. Никогда не мечтал ни о какой роли.
Я давно уже для себя решил: чем шире аудитория у артиста, тем больше он должен чувствовать ответственность за то, что сделает.
Вообще, жить с женщиной — это уже героизм. Создание семьи с одним человеком и на всю жизнь — это подвиг.
А я на свою беду — бессмертен.
Сталина я отказался играть, потому что нельзя артисту играть человека, не сострадая ему.
Не всякое время может сформировать героя. Бывает ведь и безвременье. Сейчас, по-моему, безвременье. Вот и героя нет.
Когда меня попросили в свое время стать доверенным лицом Ельцина, я это сделал не задумываясь. Если сегодня ко мне обратятся, чтобы я стал доверенным лицом Путина, тоже соглашусь.
Никогда не думал, что это так, но с годами понял: очень важен генетический код, то, что заложено в тебя предками, даже теми, кого ты не знаешь.
Меня часто соблазняли политикой, предлагали в свое время кресло министра культуры. Но я считаю, что каждый должен заниматься своим делом. Хочу верить, что, играя в театре, я принесу больше пользы.