Вот злонравия достойные плоды!
Говорят, что с совестью жить худо: а я сам теперь узнал, что жить без совести всего на свете хуже.
Да чего ты у меня просить хочешь. Если только, мой батюшка, не денег, то я всем ссудить тебя могу. Ты знаешь, каковы ныне деньги: ими никто даром не ссужает, а для них ни в чем не отказывают.
Я увидел, что во всякой земле худого гораздо больше, нежели доброго, что люди везде люди, что умные люди везде редки, что дураков везде изобильно и, словом, что наша нация не хуже ни которой и что мы дома можем наслаждаться истинным счастием, за которым нет нужды шататься в чужих краях.
Не хочу учиться, хочу жениться.
Золотой болван — всё болван.
Наука и ум подчиняются моде столько же, сколько серёжки и пуговки.
Алчное корыстолюбие кругом: кто может — грабит; кто не может — крадёт.
Наука в развращённом человеке есть лютое оружие делать зло. Просвещение возвышает одну добродетельную душу.
Праву потребны достоинства, дарования, добродетели. Силе надобны тюрьмы, железы, топоры.
Корыстолюбие делает из человека такие же чудеса, как и любовь.
Худо мне жить приходится, уж и господин Фонвизин хочет учить меня царствовать.
Слава Богу, милость Божия, что на вранье-то пошлин нет. Вить куда бы какое всем нам было разорение!
В несправедливом отказе больше чести, нежели в несправедливой награде.
Конечно, грамматика не надобна. Прежде нежели ее учить станешь, так вить ее купить еще надобно. Заплатишь за нее гривен восемь, а выучишь ли, нет ли — Бог знает.
Фонвизин, ум сатирический, видел изнанку вещей; он горько смеялся над этим полуварварским обществом, над его потугами на цивилизованность. В произведениях этого писателя впервые выявилось демоническое начало сарказма и негодования, которому суждено было с тех пор пронизать всю русскую литературу, став в ней господствующей тенденцией. В этой иронии, в этом бичевании, не щадящих ничего, даже личность самого автора, мы находим какую-то радость мести, злорадное утешение; этим смехом мы порываем связь, существующую между нами и теми амфибиями, которые, не умея ни сохранить свое варварское состояние, ни усвоить цивилизацию, только одни и удерживаются на официальной поверхности русского общества. Неутомимый протест неотступно преследовал эту аномалию. Он был горячим, беспрестанным.
Сатиры смелой властелин