Уезжая [из СССР], я видел в ней [западной цивилизации] однозначного союзника в борьбе с советским режимом. Только погрузившись в эмигрантскую жизнь и вглядевшись в западное общество, я осознал, что великая европейская культура — это одно, а технократическая потребительская цивилизация — совсем другое. Я уезжал, например, законченным «рыночником», считая, что лишь «рынок без берегов» может достойно противостоять рынку социалистическо-тоталитарному. На Западе же я воочию убедился в том, что «рынок без берегов»
Идём мы с Бродским, и я ему говорю: «Иосиф, вас никогда не подмывало просто стукнуть кулаком по столу и сказать — господа, найдите себе другой объект для травли, для полемики, неужели только Солженицын, который столько сделал для России, для освобождения, для мира, цивилизации, — достойный объект?»
Если три-четыре месяца я сижу в Москве, это для меня все равно, что сидеть в эмиграции. Какой тогда смысл жить здесь, когда гораздо комфортнее жить в Мюнхене и в Париже? Настоящая русская жизнь развивается именно там, следить за тем, какие процессы происходят сейчас в России, можно только держа руку на пульсе провинции. Я стараюсь всегда ездить не в купейных, а плацкартных вагонах, чтобы как можно с большим числом людей поговорить или хотя бы послушать, о чём они говорят. Потом, когда я возвращаюсь в Москву и беседую со своими московскими интеллигентными приятелями, они мне порой кажутся просто инопланетянами, настолько они не понимают, в какой стране живут. Они живут в Москве, в ближнем Подмосковье, три-четыре раза в год ездят в загранку на какой-нибудь симпозиум и — вместе с тем, пытаются решать судьбы России, моделировать её социальное устройство — такая ничем не подкреплённая и не оправданная самоуверенность.
Лет 10-15 назад очень многие писали в интонациях Иосифа Бродского: несколько брюзжащее, дежурно-пессимистичное настроение. Такие тексты я сразу же откладывал: то, что у Бродского было выношено и органично, у его подражателей выглядело заёмным эпигонством.
Посттоталитарная эпоха оказалась новым витком трагедии. В этом смысле каждая революция пожирает своих детей. Тех, кто был демократами, инакомыслящих и тех, кто готовил перемены. Увы, большинство из нас не пригодилось в новых условиях. А те, которые адаптировались вроде думца Сергея Ковалёва, то они, пожалуй, приносят больше вреда, чем пользы..
Лет 10-15 назад очень многие писали в интонациях Иосифа Бродского: несколько брюзжащее, дежурно-пессимистичное настроение. Такие тексты я сразу же откладывал: то, что у Бродского было выношено и органично, у его подражателей выглядело заёмным эпигонством.
Уезжая [из СССР], я видел в ней [западной цивилизации] однозначного союзника в борьбе с советским режимом. Только погрузившись в эмигрантскую жизнь и вглядевшись в западное общество, я осознал, что великая европейская культура — это одно, а технократическая потребительская цивилизация — совсем другое. Я уезжал, например, законченным «рыночником», считая, что лишь «рынок без берегов» может достойно противостоять рынку социалистическо-тоталитарному. На Западе же я воочию убедился в том, что «рынок без берегов»