Встречаются на улице даже мало знакомые люди, поздороваются шапочно, а если захотят продолжать знакомство ? табакерочку вынимают.
? Одолжайтесь.
? Хорош. А ну-ка моего… Хлопнет по крышке, откроет.
? А ваш лучше. Мой-то костромской мятный. С канупером табачок, по крепости — вырви глаз.
? Вот его сиятельство князь Урусов ? я им овёс поставляю ? угощали меня из жалованной золотой табакерки Хра… Хра… Да… Храппе.
? Раппе. Парижский. Знаю.
? Ну вот… Духовит, да не заборист. Не понравился… Ну я и говорю: «Ваше сиятельство, не обессудьте уж, не побрезгуйте моим…» Да вот эту самую мою анютку с хвостиком, берестяную ? и подношу… Зарядил князь в обе, глаза вытаращил — и ещё зарядил. Да как чихнёт!.. Чихает, а сам вперебой спрашивает: «Какой такой табак?.. Аглецкий?..»
Завтракали. Только перед вами ушли.
Э-тто что?! ? заорал как-то властитель за утренним чаем. Слуги, не понимая, в чём дело, притащили к начальству испуганного Филиппова. ? Э-тто что? Таракан?! ? и суёт сайку с запечённым тараканом.
Половина лучших столичных парикмахерских принадлежала французам, и эти парикмахерские были учебными заведениями для купеческих саврасов.
Западная культура у нас с давних времен прививалась только наружно, через парикмахеров и модных портных. И старается «французик из Бордо» около какого-нибудь Леньки или Сереньки с Таганки, и так-то вокруг него извивается, и так-то наклоняется, мелким барашком завивает и орет:
— Мал-шик!.. Шипси!..
Пока вихрастый мальчик подает горячие щипцы, Ленька и Серенька, облитые одеколоном и вежеталем, ковыряют в носу, и оба в один голос просят:
— Ты меня уж так причеши таперича, чтобы без тятеньки выходило а-ля-капуль, а при тятеньке по-русски.
Мы тихо подошли к кабинету. Сквозь полуотворённую дверь я увидел Антона Павловича. Он сидел на турецком диване с ногами. Лицо у него было осунувшееся, восковое… и руки тоже… Услышав шаги, он поднял голову… Один момент ? и три выражения: суровое, усталое, удивлённое ? и весёлые глаза. Радостная Антошина улыбка, которой я давно не видел у него. ? Гиляй, милый, садись на диван! ? И он отодвинул ноги вглубь. ? Владимир Алексеевич, вы посидите, а я на полчасика вас покину, ? обратилась ко мне Ольга Леонардовна. ? Да я его не отпущу! Гиляй, какой портвейн у меня! Три бутылки! Я взял в свою руку его похудевшую руку ? горячую, сухую. ? А ну-ка пожми! Помнишь, как тогда… А табакерка твоя где? ? Вот она. Он взял её, погладил, как это всегда делал, по крышке и поднёс её близко к носу. ? С донничком? Степью пахнет донник. Ты оттуда?
Таков же был трактир и «Арсентьича» в Черкасском переулке, славившийся русским столом, ветчиной, осетриной и белугой, которые подавались на закуску к водке с хреном и красным хлебным уксусом, и нигде вкуснее не было. Щи с головизной у «Арсентьича» были изумительные, и Гл. И. Успенский, приезжая в Москву, никогда не миновал ради этих щей «Арсентьича.»
«Грызиками» назывались владельцы маленьких заведений, в пять-шесть рабочих и нескольких же мальчиков с их даровым трудом. Здесь мальчикам было ещё труднее: и воды принеси, и дров наколи, сбегай в лавку — то за хлебом, то за луком на копейку, то за солью, и целый день на посылках, да ещё хозяйских ребят нянчи! Вставай раньше всех, ложись после всех.