Конечно, женщины за Райкиным бегали. Иногда и он не мог устоять. И, конечно, Рома <супруга> его ревновала — как без этого? Но никогда не стоял вопрос о том, чтобы распалась семья. Какими бы настойчивыми ни были поклонницы.
Жаб Жабыч занимался на дому. Он усиленно готовился к поступлению в юридический институт, изучает буквы и слоги.
Целыми днями он сидел и произносил: «Мама мыла раму!», <…> «У Ромы папа. У папы мыло. Папа моет Рому. Роме моют попу».
Для милицейского отделения юридического института он уже читал неплохо.
Меня назвали в честь моей бабушки Екатерины Романовны Бродской… Папа очень хотел дочку и часто твердил маме: «Рома! У нас обязательно будет девочка, и непременно с косичками». Так всё и случилось — первой родилась я.
Я планирую пить с тобой ром и колдрекс,
Строить жизнь как комикс, готовить тебе бифштекс;
Что до тех, для кого важнее моральный кодекс —
Пусть имеют вечный оральный секс.
Кофе со сливками,
кофе с ромом,
кофе со сливками,
взбитые сливки,
убитые сливки,
кофе с кровью…
Если вы будете пить ром, мир в скором времени станет грязным негодяем.
Совершенно недопустимо сравнивать высылку представителей народа рома [из Франции] в Румынию, гражданами которой они являются, с депортацией евреев в гитлеровские лагеря уничтожения.
Аркадий Исаакович относился ко мне прекрасно. Он говорил: «Миша, вот этот текст мы берём, этот берём». Берём-берём-берём… У меня всё брали! Но он никогда не говорил: «Заплатим». Я очень его уважаю, но до сих пор не понимаю, как ему не пришло в голову спросить, на что я живу. Наконец я решился. К самому Аркадию Исааковичу подойти — это всегда много волнений. Надо долго ползти на брюхе, потом где-то возникнуть, опять ползти… Я подошёл к его жене: «Вы знаете, я, пожалуй, поеду… В Одессе уже заждались, меня возьмут опять в порт…» Она говорит: «Я поговорю, немедленно поговорю с Аркадием Исааковичем». И — вот что значит жена! Рома прибегает вечером, сообщает, что завтра Райкин меня ждёт. Я подошёл где-то за час до начала спектакля. А он всегда пудрился, всегда! Он стоял перед зеркалом и пудрился. А я стоял у него за спиной. Это был разговор отражения с отражением. Он сказал: «Да-да, я слышал… Тебе не надо уезжать. Мы тут решили — ты получишь пятьсот рублей… Мы составим контракт». Когда я почувствовал вкус денег, я уже стал мерзко отказываться работать без денег. Я говорил: «Аркадий Исаакович! Вы уже вот у меня 5 штук взяли… Повторите, пожалуйста, этот чудесный опыт.»
Бернард пишет Эстер: «У меня есть семья и дом.
Я веду, и я сроду не был никем ведом.
По утрам я гуляю с Джесс, по ночам я пью ром со льдом.
Но когда я вижу тебя – я даже дышу с трудом».
Бернард пишет Эстер: «У меня возле дома пруд,
Дети ходят туда купаться, но чаще врут,
Что купаться; я видел всё — Сингапур, Бейрут,
От исландских фьордов до сомалийских руд,
Но умру, если у меня тебя отберут».
Бернард пишет: «Доход, финансы и аудит,
Джип с водителем, из колонок поет Эдит,
Скидка тридцать процентов в любимом баре,
Но наливают всегда в кредит,
А ты смотришь – и словно Бог мне в глаза глядит».
Бернард пишет «Мне сорок восемь, как прочим светским плешивым львам,
Я вспоминаю, кто я, по визе, паспорту и правам,
Ядерный могильник, водой затопленный котлован,
Подчиненных, как кегли, считаю по головам –
Но вот если слова – это тоже деньги,
То ты мне не по словам».
«Моя девочка, ты красивая, как банши.
Ты пришла мне сказать: умрёшь, но пока дыши,
Только не пиши мне, Эстер, пожалуйста, не пиши.
Никакой души ведь не хватит,
Усталой моей души».