В нашей жизни есть одна-единственная краска, как и на палитре художника, придающая смысл жизни и искусству. Это краска любви.
Кого бы я хотел встретить из уже умерших? Пожалуй, Гитлера. Я бы сказал ему, что он отличный художник и что трахаться лучше, чем заниматься политикой.
Где дух не водит рукой художника, там нет искусства. Где мысль не работает вместе с рукой, там нет художника.
Оживление полотна — одна из величайших трудностей живописи. Наделить произведение искусства жизнью — в этом, безусловно, одна из необходимейших задач истинного художника.
Тот, кто работает руками — рабочий. Тот, кто работает руками и головой — мастер. Тот, кто работает руками, головой и сердцем — художник.
Мир будет счастлив только тогда, когда у каждого человека будет душа художника, когда каждый будет находить радость в своем труде.
Я не думаю, что человека надо мучить, запирать в шкафу или лишать любви. Но я точно знаю, что если у него всего в избытке, он не выработает ни сознательного взгляда, ни голода, ни чувства беззащитности, без которых невозможно писать. Большинство писателей и художников не довольны своим творчеством. Представьте, что вы выросли в доме, где вас окружала любовь и забота, и вам твердили, что вы самый лучший. Откуда у вас возьмется мотивация делать хоть что-нибудь.
Художник — вместилище эмоций, которые приходят отовсюду: с небес, от земли, от шуршания бумаги, от мимолетных форм, от паутины.
Художником меня сделал Ленинград, с его громадами стройных домов, его Дворцовая площадь, его Нева, мосты, ветер… Эрмитаж — мерцание будто бы свечей, отраженное в паркете, темные прорывы картин в золоченых рамах… Сколько помню себя — рисовал. Первое мое впечатление в сознательной жизни — кусок синего неба с ослепительно белой пеной облаков, дорога, тонущая в поле ромашек, и таинственный лес вдали. С этого мига словно кто-то включил меня, сказав: «Живи!»
Джобс – шестидесятник; его ценностями были свобода, человек – хозяин своей судьбы, художник с мини-компьютером. Та же реклама 1984. Apple – пираты, дающие бой протухшему IBM. Захват продуктом широких слоев населения. Айфон против уродства и безвкусия мобильных устройств. Мы тоже восстали против тухлого дизайна, застоя, коррупции и повальной монетизации
В тот момент, когда художник думает о деньгах, он теряет чувство прекрасного.
Женщины не готовы пожертвовать всем ради искусства настолько как мужчины. Они хотят иметь дом, любовь, растить детей, общаться с друзьями. Если вы хотите быть художником – плохие новости – у вас этого не будет. Вот и все. Мужчины легче принимают это.
Мой выбор — боевые искусства, моя профессия — актёр. Моя главная роль — художник жизни.
Существует жизненная сила, энергия, которая приходит в действие через вас, и только вы можете должным образом выразить ее во всей ее неповторимости. Если же вы блокируете эту силу, никакой другой посредник не сможет передать ее так, как это можете вы, и она будет утеряна навсегда. Мир будет лишен ее. И не ваше дело — определять, насколько она хороша или ценна, или насколько сравнима с другими. Ваше дело — четко придерживаться своего направления, держать канал открытым. Вам даже не нужно верить в себя или в свою работу. Всё, что нужно — быть открытым, осознавать те импульсы и внутренние толчки, которые мотивируют именно вас. Держите канал открытым. … Ни один художник не бывает доволен своим творением… Удовлетворения никогда не наступает. Есть только странная, божественная неудовлетворенность; благословенное волнение, которое заставляет нас двигаться дальше и делает нас более живыми, чем кто-либо еще.
Для артиста в момент творчества необходимо полное спокойствие. В этом смысле художественное творчество всегда объективно, даже и музыкальное. Те, которые думают, что творящий художник в минуты аффектов способен посредством средств своего искусства выразить то, что он чувствует, ошибается. И печальные и радостные чувства выражаются всегда, так сказать, ретроспективно. Не имея особенных причин радоваться, я могу проникнуться весёлым творческим настроением и, наоборот, среди счастливой обстановки произвести вещь, проникнутую самыми мрачными и безнадежными чувствами.
Я никогда не боялся денег и известности. Головокружение у меня может вызвать сознание того, что все это, в сущности, ничего не значит. Подобную ясность сознания я называю «раком ума». Оно-то и укрепляет мое убеждение, что все это лишь карточный домик, ветер. Шоу-бизнес. Что я не заслуживаю всего мною достигнутого. Насколько справедливо все это? У меня есть определенный взгляд на вещи и людей. С моей точки зрения, заслуженные люди это не актеры, певцы, художники, а те, кто всю свою жизнь посвящает добру, оставаясь по большей части никому не известным.
Кто видит человеческое лицо правильно: фотограф, зеркало или художник?
Карфагенский полководец Ганнибал был одноглаз. Он высмеял художника, который нарисовал его с двумя глазами, и наградил того, который изобразил его в профиль. Никто не хочет слишком пошлых славословий, но каждый испытывает приятное облегчение, когда скрывают его недостатки.
Подлинный художник лишен тщеславия, он слишком хорошо понимает, что искусство неисчерпаемо.
Только когда он больше не знает, что делает, художник может сделать что-то хорошее.
Как и диссиденты не были проигравшими, теряясь в психбольницах и тюрьмах, они выносили приговор режиму. Искусство создания образа эпохи — не знать победителей и проигравших. Так и поэты, обэриуты, до конца оставались художниками, по-настоящему не объяснимые и непонятные.
«О тайне искусства»…
Очень хорошо по этому поводу сказала одна писательница. Наша реальность — это забор. Художник пытается приподняться на цыпочки и увидеть, что скрыто за ним. Мало кто имеет рост, чтобы дотянуться. Многие на секунду подпрыгивают, что-то им там показалось, они запечатлели и снова тянутся. Гению удается зависать, и он начинает видеть нечто, что невыразимо словами, но проникает в душу. Это похоже на шаманизм, но куда ж деваться?! Искусство, по сути, и есть шаманизм.
У любви есть три измерения. Одно – это измерение зависимости; оно случается с большинством людей. Муж зависит от жены, жена зависит от мужа; они эксплуатируют друг друга, подчиняют себе друг друга, принижают друг друга до товара. В девяноста девяти процентах случаев в мире происходит именно это. Именно поэтому любовь, которая может открывать двери рая, открывает лишь двери ада.
Вторая возможность – это любовь между двумя независимыми людьми. Это тоже изредка происходит. Но и это приносит страдание, потому что продолжается постоянный конфликт. Невозможна никакая сонастроенность; оба так независимы, что никто не готов пойти на компромисс, подстроиться под другого. С поэтами, художниками, мыслителями, учеными, со всеми теми, кто живет в своего рода независимости, по крайней мере, в своих умах, невозможно жить; они слишком эксцентричные люди. Они дают другому свободу, но их свобода кажется скорее безразличием, чем свободой, и выглядит так, словно им все равно, словно для них это не имеет значения. Они предоставляют друг другу жить в своем пространстве. Отношения кажутся только поверхностными; они боятся идти глубже друг в друга, потому что они более привязаны к своей свободе, чем к любви и не хотят идти на компромисс.
И третья возможность – взаимозависимость. Это случается очень редко, но когда это случается, это рай на земле. Два человека, ни зависимые, ни независимые, но в безмерной синхронности, будто бы дыша вместе, одна душа в двух телах – когда случается это, происходит любовь. Называйте любовью только это. Первые два типа на самом деле не любят, они просто принимают меры – социальные, психологические, биологические меры. Третье – это нечто духовное.
Вдохновение не есть исключительная принадлежность художника: без него не далеко уйдет и ученый, без него немного сделает даже и ремесленник, потому что оно везде, во всяком деле, во всяком труде.
Художник без таланта — ничто, но без труда и талант — ничто.
Творчество перестает быть творчеством, когда художник начинает думать, что скажут другие о его картине.
Мне по-прежнему нравится думать об альбоме, как в прежние времена, как о виниловой пластинке с двумя сторонами: одна заканчивается, другая начинается. Сейчас, к сожалению, когда альбом скачивают, люди перемешивают песни в том порядке, какой им нравится, а то и выкидывают ту или иную. Но альбом нужно слушать не так. Те, кто его делал, придумывали ему композицию и структуру. Это как взять картину художника и вырезать из неё кусочек.
Я не верю в искусство, я верю в художников.
Художнику нужны три вещи: похвала, похвала и ещё раз похвала.
Каждый предмет имеет совершенно определённую форму, цвет и чёткий контур, цель художника их распознать.
Я чертовски талантлив. Как закончу тренировать, стану художником или что-то в этом роде.
Принято говорить, что художник опережает свое время, но это не так. Художник творит в настоящем времени, проблема только в том, что публика живет в прошлом.
Призвание художника — озарять светом глубины человеческой души.
Художник — лжец, но искусство — правда.
Меня считают интеллектуалом, потому что я ношу очки, и художником, потому что мои фильмы не приносят дохода. И то и другое неверно.
Когда-то Пабло Пикассо сказал: «Хорошие художники копируют, великие художники крадут». Мы никогда не стыдились воровать гениальные идеи у других.
Живопись — занятие для слепцов. Художник рисует не то, что видит, а то, что чувствует.
Высшая похвала художнику — это когда перед его произведением забываешь о похвалах.
Иглой художники рисуют свои шедевры.
Не заставляйте художника браться за «метлу»
Когда искусствоведы собираются вместе, они говорят о форме, структуре и смысле.
Когда художники собираются вместе, они говорят о том, где можно купить дешёвый растворитель.
Нет, Бог, когда создавал женщину, что-то такое намудрил. Увлекся творец, увлекся. Как всякий художник, впрочем.
У художника есть вселенная в его разуме и руках.
Хотя я абсолютно несведущ в точных науках, мне иногда кажется, что я ближе к математикам, чем к моим коллегам-художникам.
Художник — это человек, который пишет то, что можно продать. А хороший художник продаёт то, что пишет.
Быть художником — незавидная доля, человек становится им не по своей воле, а потому что не может иначе, а мир сам толкает его на это и потом отказывается признавать.
Прежде, чем я сопьюсь, мне нужно стать тем, кого называют «художник». Это, вроде как, оправдывает.
Для художника-творца нет ничего сложнее, чем нарисовать розу, ведь сперва он должен забыть о всех розах, нарисованных раньше.
Я нашел новое определение для телевизора, — пробормотал Джордж. — Это аппарат, который мешает взаимопониманию художника и зрителя.
Значительность художника измеряется количеством новых знаков, которые он введет в пластический язык.
Враги великого художника обретаются среди художников, а не среди рядовой публики.
Многие художники не замечают, что трепетная искренность души и подлинность волнений давно потеряны и вместо них явилось бойкое подобие простого опыта, любовно названное ими обретённым мастерством.
Интимные желания и фантазии художника становятся произведениями искусства только посредством преобразования, когда непристойное в этих желаниях смягчается, личностное их происхождение маскируется и в результате соблюдения правил красоты другим людям предлагается соблазнительная доля удовольствия.
Художникам не нужно делать памятников, потому что они уже созданы их трудами…
Объявление: «Театру одного актёра требуется директор, заместитель, главный администратор, 6 рабочих сцены, 3 осветителя, главный художник, художник по костюмам, бутафор, 6 капельдинеров, 5 гардеробщиков, главный бухгалтер, кассир, 2 уборщицы…»
Больше терпения! Не надейтесь на вдохновение. Вдохновение вообще не существует. Единственные добродетели художника — мудрость, внимательность, искренность, воля. Выполняйте вашу работу, как честные труженики.
Настоящие художники не обращают внимания на современников. Они выпендриваются перед вечностью.
Лишь после долгих лет подготовки молодой художник имеет право обратиться к Цвету. К Цвету, конечно, не как средству внешнего описания, а как средству Духовного выражения.
Кончается ли всё со смертью, нет ли после нее еще чего то? Быть может, для художника расстаться с жизнью вовсе не самое трудное? Мне, разумеется, обо всём этом ничего не известно, но всякий раз, когда я вижу звёзды, я начинаю мечтать так же непроизвольно, как я мечтаю, глядя на чёрные точки, которыми на географической карте обозначены города и деревни. Почему, спрашиваю я себя, светлые точки на небосклоне должны быть менее доступны для нас, чем черные точки на карте Франции? Подобно тому, как нас везет поезд, когда мы едем в Руан или Тараскон, смерть уносит нас к звёздам. Впрочем, в этом рассуждении бесспорно лишь одно: пока мы живём, мы не можем отправиться на звезду, равно как, умерев, не можем сесть в поезд. Вполне вероятно, что холера, сифилис, чахотка, рак — не что иное, как небесные средства передвижения, играющие ту же роль, что пароходы, омнибусы и поезда на земле. А естественная смерть от старости равнозначна пешему способу передвижения.
Вместилище эмоций — вот что такое художник.
ФРАНЦ: … Я хотел нарисовать какой-нибудь красивенький пустячок в цвете…
ГЕРБЕРТ: Туманность, созданную ударной волной звездного ветра вокруг звезд типа Вольфа-Райе, например.
ФРАНЦ: Да, они очень миленькие. Лохматенькие такие.
ГЕРБЕРТ: Но туманность не удалась.
ФРАНЦ: Да, ей не хватило… она была недостаточна туманна.
ГЕРБЕРТ: Заключил наш художник, вблизи знавший оригинал.
ФРАНЦ: Так, Герберт, вы на что намекаете? Что я не знаю, как выглядят туманности вокруг звезд Вольфа-Райе?
ГЕРБЕРТ: Действительно! Какой порядочный человек не знает, как выглядят туманности ударного типа!
ФРАНЦ: Нет такого типа, Герберт. Есть туманности, созданные ударной волной.
ГЕРБЕРТ: Которые, надо понимать, невозможно отличаются от всех остальных.
ФРАНЦ: Конечно! Те, что ударной волной, у них такие облака, как от огромного взрыва в пустыне. Как-будто неисчислимые массы материи создаются где-то в глубине и поднимаются клубами на поверхность. Только они не водяные, как облака, а песочные, из миллиардов песчинок, и настолько они рассыпчаты, что ты прямо можешь почувствовать этот песок на нёбе. Но мне никак не удавалось ухватить эту дымчатость. Чтоб кристально чистый горный воздух, и вдруг в нем дымка и не тумана, но сухого, обжигающего песка.
Спрашивать меня, о чём фильм, так же бесполезно, как спрашивать художника о вкусе яблок, которые он рисует.
Люди… Что я могу сказать о людях… Да ничего хорошего! Вы когда-нибудь видели лису, которая надела на себя кожу человека? Вы когда-нибудь видели крокодила, который держал в зубах сумку из человеческой кожи? Вы когда-нибудь видели свинью, которая ела младенца, у которого было во рту яблоко? Вы когда-нибудь видели, как овцы сдирают с людей кожу? А вы видели где-нибудь, чтобы тигр заставлял человека прыгать с тумбы на тумбу в цирке? Вы видели когда-нибудь медведей с ружьём в руках, или оленей которые отстреливают людей ра- ди развлечений? Вы видели оленя, который отрывал у человека голову и вешал её на стену в своём доме для украшения? Нет! И никто никогда не увидит. Зато мне пришлось видеть, как старая женщина хвасталась лисьей шубой. Голова бедной лисы безвольно лежала на плече этой дамы, которая радовалась трупу, который украшает её старческую шею. Мне горько видеть мертвых поросят, которые лежат на столах и позорно держат в зубах яблоко. Мне пришлось видеть, как группа молодых охотников отстреливала мирных оленей ради того, чтобы отрезать их рога и повесить в своих жилищах. Как богатый мужчина выстрелил в медведицу, у которой были маленькие медвежата, а потом он позировал рядом с истекающим кровью телом, перед рисующим портрет художником. И он улыбался. А мне больно видеть мертвых животных, в то время, как человечество с удовольствием смотрит на смерть и смакует её зловонное дыхание каждую минуту. Человек это единственное существо, которое любит извращения и наслаждается видом звериной смерти.
Необходимо постоянно показывать важность искусства. Есть архитектор, спроектировавший здание. Есть человек, написавший песню, которую Вы слушаете. Кто-то снял увиденный Вами фильм, кто-то написал прочитанную Вами книгу. Это заставляет вернуться к одной из наиболее важных идей моего творчества: именно художники направляют общество, поскольку они формируют его взгляды. Но судьба художника быть гонимым, они терпят нищету (финансовые притеснения), страдают эмоционально, иногда их уничтожают физически. Мы — идеалисты, тратящие жизнь на то, чтобы установить в мире свои идеи, но мир все равно нас отымет. Мне неприятно играть в мученика, но кто-то же должен.
Художник не тот, кто вдохновляется, а тот, кто вдохновляет.
Миллионы художников творят, только несколько тысяч из них вызывают обсуждение или приятие зрителей, и ещё меньшему числу будет посвящено внимание потомков.
Любознательность во многом толкает художника на безрассудные поступки, но за каждыми такими поступками, следует мудрость.
Толстой — непревзойденный русский прозаик. Оставляя в стороне его предшественников Пушкина и Лермонтова, всех великих русских писателей можно выстроить в такой последовательности: первый — Толстой, второй — Гоголь, третий — Чехов, четвёртый — Тургенев. Похоже на выпускной список, и разумеется, Достоевский и Салтыков-Щедрин со своими низкими оценками не получили бы у меня похвальных листов.
Читая Тургенева, вы знаете, что это — Тургенев. Толстого вы читаете потому, что просто не можете остановиться. Идеологическая отрава — пресловутая «идейность» произведения (если прибегнуть к понятию, изобретенному современными критиками-шарлатанами) начала подтачивать русскую прозу в середине прошлого века и прикончила её к середине нашего. Поначалу может показаться, что проза Толстого насквозь пронизана его учением. На самом же деле его проповедь, вялая и расплывчатая, не имела ничего общего с политикой, а творчество отличает такая могучая, хищная сила, оригинальность и общечеловеческий смысл, что оно попросту вытеснило его учение. В сущности, Толстого-мыслителя всегда занимали лишь две темы: Жизнь и Смерть. А этих тем не избежит ни один художник.
Достоинство художника заключается в его обязанности по поддержанию пробудить чувство удивления в мире. В этом долгом бдении он часто меняет свои методы стимуляции, но в этом долгом бдении он и сам борется против непрерывной тенденции спать.
Наиболее ценные свойства в художнике — искренность и скромность.
Хорошие художники копируют, великие художники воруют.
Художник принадлежит своему времени, он живет его нравами и привычками, разделяет его взгляды и представления.
Главная цель настоящего художника, которую он сам может и не осознавать, — пробудить в людях добро и чувство красоты.
Проблема не в художниках, а в публике. Не для кого стало записывать музыку, снимать фильмы. Единственное, в чём наш мир нуждается в художественном смысле — это в хорошей публике. В людях, которые действительно хотят смотреть фильмы, хотят слушать музыку, в тонких, восприимчивых людях. Ты можешь быть настолько хорош, насколько хороша твоя публика. Но где она?
Настоящие художники — Рембрандт, Джотто, а я лишь клоун; будущее в искусстве за теми, кто сумеет кривляться.
Окончится война, все утрясется и устроится. И мы бросим все, что имеем: все золото, всю материальную мощь на оболванивание и одурачивание людей!
Человеческий мозг, сознание людей способны к изменению. Посеяв там хаос, мы незаметно подменим их ценности на фальшивые и заставим их в эти фальшивые ценности верить. Как? Мы найдем своих единомышленников, своих союзников в самой России.
Эпизод за эпизодом будет разыгрываться грандиозная по своему масштабу трагедия гибели самого непокорного на земле народа, окончательного и необратимого угасания его самосознания. Например, из искусства и литературы мы постепенно вытравим его социальную сущность; отучим художников и писателей – отобьем у них охоту заниматься изображением и исследованием тех процессов, которые происходят в глубинах народных масс. Литература, театры, кино – все будет изображать и прославлять самые низменные человеческие чувства.
Мы будем всячески поддерживать и поднимать так называемых художников, которые станут насаждать и вдалбливать в человеческое сознание культ секса, насилия, садизма, предательства – словом, всякой БЕЗНРАВСТВЕННОСТИ. В управлении государством мы создадим хаос и неразбериху.
Мы будем незаметно, но активно и постоянно способствовать самодурству чиновников, процветанию взяточников и беспринципности. Бюрократизм и волокита будут возводиться в добродетель. Честность и порядочность будут осмеиваться и никому не станут нужны, превратятся в пережиток прошлого. Хамство и наглость, ложь и обман, пьянство и наркоманию, животный страх друг перед другом и беззастенчивость, предательство, национализм и вражду народов – прежде всего вражду и ненависть к русскому народу, — все это мы будем ловко и незаметно культивировать, все это расцветет махровым цветом.
И лишь немногие, очень немногие будут догадываться или даже понимать, что происходит. Но таких людей мы поставим в беспомощное положение, превратим в посмешище, найдем способ их оболгать и объявить отбросами общества. Будем вырывать духовные корни, опошлять и уничтожать основы народной нравственности.
Мы будем расшатывать таким образом поколение за поколением. Будем браться за людей с детских, юношеских лет, и главную ставку всегда будем делать НА МОЛОДЕЖЬ – станем разлагать, развращать и растлевать ее. Мы сделаем из нее циников, пошляков и космополитов.
Вот так мы это сделаем!
Мы как были в полном одиночестве, так и остались. Раньше была хотя бы заинтересованность в том, чтобы Дом моделей проводил показы по линии СЭВа, было ощущение, что можно работать с промышленностью. Сейчас вообще катастрофа. Рынок весь заполнен фирменными шмотками. Не осталось места для русских художников.
Потенциал огромный, но нет производства. Нет поддержки. Я бы с удовольствием взял заказ — ко мне масса фирм приходит. Но я могу пошить им только образцы. Потому что фабрики нет такой, в которой я был бы уверен, что она сделает хорошо. Сколько контрактов ушло — корейцы, китайцы, японцы хотели воспользоваться моим именем, моими идеями, но они ушли. У нас нет культуры производства. Нет стабильности, нет устойчивости.
ФРАНЦ: … Я хотел нарисовать какой-нибудь красивенький пустячок в цвете…
ГЕРБЕРТ: Туманность, созданную ударной волной звездного ветра вокруг звезд типа Вольфа-Райе, например.
ФРАНЦ: Да, они очень миленькие. Лохматенькие такие.
ГЕРБЕРТ: Но туманность не удалась.
ФРАНЦ: Да, ей не хватило… она была недостаточна туманна.
ГЕРБЕРТ: Заключил наш художник, вблизи знавший оригинал.
ФРАНЦ: Так, Герберт, вы на что намекаете? Что я не знаю, как выглядят туманности вокруг звезд Вольфа-Райе?
ГЕРБЕРТ: Действительно! Какой порядочный человек не знает, как выглядят туманности ударного типа!
ФРАНЦ: Нет такого типа, Герберт. Есть туманности, созданные ударной волной.
ГЕРБЕРТ: Которые, надо понимать, невозможно отличаются от всех остальных.
ФРАНЦ: Конечно! Те, что ударной волной, у них такие облака, как от огромного взрыва в пустыне. Как-будто неисчислимые массы материи создаются где-то в глубине и поднимаются клубами на поверхность. Только они не водяные, как облака, а песочные, из миллиардов песчинок, и настолько они рассыпчаты, что ты прямо можешь почувствовать этот песок на нёбе. Но мне никак не удавалось ухватить эту дымчатость. Чтоб кристально чистый горный воздух, и вдруг в нем дымка и не тумана, но сухого, обжигающего песка.
Художник является посредником между его фантазией и остальным миром.
Я всегда хотел быть художником, даже когда снимал. А теперь приоритеты изменились. Мечтаю стать Слабительным. Чтоб принял и сразу чувствуешь. Быть Свободным Художником – это пробирать до костей.
Нормальное общество — это когда музыкант и художник пользуются подземным переходом по назначению.
Я всегда была художником. На моей первой выставке были рисунки моих снов. Мне всегда снились очень красочные сны, и какую-то часть моей жизни я только и занималась тем, что рисовала сны.
Искусство балансирует между двумя пропастями — легкомыслием и пропагандой. На гребне хребта, по которому идет вперед большой художник, каждый шаг — приключение, величайший риск. В этом риске, однако, и только в нем, заключается свобода искусства.
Хорошие художники копируют; великие художники воруют.
Художник должен начинать каждый холст с черных оттенков, потому что все вещи в природе темные, кроме тех, которые освещаются светом.
Я считаю, что художник — счастливец: он находится в гармонии с природой всякий раз, когда ему в какой-то мере удаётся выразить то, что он видит.
Художник — не особая разновидность человека, но каждый человек — особая разновидность художника.
Каждый ребенок — художник. Трудность в том, чтобы остаться художником, выйдя из детского возраста.
Искусство — единственная серьезная вещь в мире. И художник — единственный человек, который никогда не бывает серьезным.
Большому художнику удаётся впитать время, смешать его со своей кровью и выдать пространственно-временной концентрат, способный ловить блики вечности.
Я полагаю, что для художника нет ничего труднее, чем писать розу; но создать свою розу он может, лишь забыв обо всех розах, написанных до него. Первый шаг к творчеству состоит в том, чтобы увидеть истинный облик каждого предмета.
Христос прожил чистую жизнь и был величайшим из художников, ибо пренебрег и мрамором, и глиной, и красками, а работал над живой плотью.
Люди… Что я могу сказать о людях… Да ничего хорошего! Вы когда-нибудь видели лису, которая надела на себя кожу человека? Вы когда-нибудь видели крокодила, который держал в зубах сумку из человеческой кожи? Вы когда-нибудь видели свинью, которая ела младенца, у которого было во рту яблоко? Вы когда-нибудь видели, как овцы сдирают с людей кожу? А вы видели где-нибудь, чтобы тигр заставлял человека прыгать с тумбы на тумбу в цирке? Вы видели когда-нибудь медведей с ружьём в руках, или оленей которые отстреливают людей ра- ди развлечений? Вы видели оленя, который отрывал у человека голову и вешал её на стену в своём доме для украшения? Нет! И никто никогда не увидит. Зато мне пришлось видеть, как старая женщина хвасталась лисьей шубой. Голова бедной лисы безвольно лежала на плече этой дамы, которая радовалась трупу, который украшает её старческую шею. Мне горько видеть мертвых поросят, которые лежат на столах и позорно держат в зубах яблоко. Мне пришлось видеть, как группа молодых охотников отстреливала мирных оленей ради того, чтобы отрезать их рога и повесить в своих жилищах. Как богатый мужчина выстрелил в медведицу, у которой были маленькие медвежата, а потом он позировал рядом с истекающим кровью телом, перед рисующим портрет художником. И он улыбался. А мне больно видеть мертвых животных, в то время, как человечество с удовольствием смотрит на смерть и смакует её зловонное дыхание каждую минуту. Человек это единственное существо, которое любит извращения и наслаждается видом звериной смерти. — Эльзарэтт-Виктория Кинэвард Источник: Цитата писательницы и поэтессы Эльзарэтт-Виктории Кинэвард (1995) из её книги «Монолог неизвестной актрисы»
Всякий работник, будь то писатель, художник, композитор, учёный, деятель науки и культуры, не может создавать, оторвавшись от общественной работы, от жизни. Без впечатлений, восторгов, вдохновенья, без жизненного опыта — нет творчества.
Без творческих поисков нет подлинного искусства.
Ласкер — это целый период шахматной истории. Если Греко олицетворял в шахматах фантазию, Филидор — силу, Стаунтон — солидность, Андерсен — размах, Морфи — блеск, Стейниц — глубину, Тарраш — метод, Капабланка — ясность, то Ласкер, несомненно, больше всех других представлял в шахматах философский элемент. …Ласкер, по своей природе и учёный и художник одновременно, является — если искать сжатое определение его знаменательной деятельности — носителем шахматного индивидуализма.
Я, старый и слепой художник, знаю, что Аллах создавал мир таким, каким его хотел бы видеть умный семилетний ребенок. Аллах создавал мир так, чтобы сначала его можно было видеть. А потом дал нам слова, чтобы мы могли поделиться увиденным, но мы из этих слов сделали истории и считали, что рисунок существует как дополнение к этим историям. Хотя на самом деле рисовать — это значит искать Аллаха и видеть вселенную такой, как видел он.
Бог — такой же художник, как другие художники. Он создал слона, жирафа и кошку. У него нет настоящего стиля, но он придерживается новых идей.
Почему я смею утверждать, что «Дети минут» — это завещание Виктора? Нет, я не обмолвился, художники редко и с неохотой захаживают к нотариусу, это герои не их романов. В последнем куплете песни Виктор Цой бросает нам горький упрёк, спрашивая, хотим ли мы выйти в открытое плавание по морю любви или предпочтём и дальше барахтаться в жестяном тазу, в мути мелких бытовых и политических дрязг; спасём ли свою страну и планету от собственной тупости и недальновидности, или же окончательно её загадим и погубим, заодно со своими душами.
Художник должен быть всегда свободен, даже если его идеи оскорбляют.