Но всё-таки я надеюсь, что не открываю никакой Америки… Люди, как правило, обыкновенны…, или удручающе обыкновенны. Даже более того: они банальны, часто даже в агрессивной форме. И ради того, чтобы просто получить это сомнительное право – находиться среди них, необходимо ещё и сдать экзамен, доказать свою «нормальность», иначе могут возникнуть проблемы, иногда очень серьёзные. Всякий «другой» или непохожий – непременно должен приложить усилие к самому себе, чтобы заслужить это почётное разрешение – жить среди них. <…> Именно таким путём идёт большинство.
Отгадывайте кроссворды, играйте в шахматы. Для нормального функционирования мозгу необходима умственная нагрузка, а аналитическая работа требует участия максимального количества нейронов.
Слушайте классическую музыку. Доказано, что она улучшает работу мозга. Исследования, проведённые в США, показали, что после прослушивания классической музыки у пациентов, перенёсших инсульт, повышалась концентрация внимания и улучшалась визуальная память.
Получайте новые впечатления. Путешествуйте, читайте книги, знакомьтесь с новыми людьми. Мозг угнетают скука и однообразие. Жизнь на автомате быстро погружает его в спячку, а новые чувства и картинки перед глазами держат мозг в тонусе.
Избавьтесь от вредных привычек. Алкоголь приводит к быстрым и необратимым изменениям, которые досрочно старят мозг.
Двигайтесь! Доказано, что у физически активных людей и мозги подвижные. Неврологи считают, что перед экзаменами полезнее, например, поиграть в футбол, чем вновь и вновь зубрить пройденное.
Освойте нейробику — зарядку для мозга. Ходите по квартире с закрытыми глазами, чистите зубы и причёсывайтесь левой рукой, почаще меняйте привычные маршруты — это помогает включить мало задействованные участки мозга и укрепляет связи между полушариями.
В Японии сегодня растет недовольство нынешней системой образования, которая вынуждает учащихся тратить слишком много времени на натаскивание к экзаменам, чтобы попасть в престижные школы. Такая система не оставляет им достаточно времени для экспериментирования и самостоятельных размышлений. Эта система хорошо служила нам до сих пор, но сейчас изучаются пути, позволяющие сделать ее более эффективной и более соответствующей новому времени, в котором мы живем.
Когда я поступил в литинститут, там уже началась перестройка. Там, конечно же, толком ничему не научили; три года мы в основном выпивали. Я потом просто ушел, так как добился большего, чем мои преподаватели. И ещё потому, что в пятый раз должен был сдавать экзамен по марксистско-ленинской философии. Я опасался, что у меня после этого на лбу появится красная звезда. Кроме того, останься я там ещё на два года, дело кончилось бы циррозом печени.
Как писатель-фантаст, я не говорю посланиями. Я говорю историями. Конечно, моя история что-то означает, но если вы хотите знать что, вы должны спрашивать в терминах, соответствующих повествованию. Такие термины как послание соответствуют разъяснительным или методическим письмам, проповедям — отличным от языка вымысла.
Представление о том, что история содержит некое послание предполагает, что она может быть сокращена до нескольких абстрактных слов, аккуратно сведённых в школьный или институтский экзамен или бойкий критический обзор.
В России увеличится количество ДТП после того, как экзамены по вождению начнут проводить в форме ЕГЭ.
Экзамен в гимназию. Выдержал. Спросили про якорь (на моем рукаве) — знал хорошо. Но священник спросил — что такое «око». Я ответил: «Три фунта» (так по грузински). Мне объяснили любезные экзаменаторы, что «око» — это «глаз» по-древнему, церковнославянскому. Из-за этого чуть не провалился. Поэтому возненавидел сразу — всё древнее, всё церковное и всё славянское. Возможно, что отсюда пошли и мой футуризм, и мой атеизм, и мой интернационализм.
Если жизнь – наш вечный учитель, то наш главный экзамен – смерть.
Удивительная вещь — экзамен. Одних он удивляет вопросами, других ответами.
Гораздо приятнее сдавать экзамены молодому компьютеру, чем пожилому профессору. Компьютер крайне редко жалуется ассистенту на язву, бессонницу и смехотворное жалованье.
Никто не требует от вас выводить на экзамене всю аналитическую геометрию. Это было сделано до вас многими умными людьми. Некоторые вещи надо просто знать.
Державина видел я только однажды в жизни, но никогда того не забуду. Это было в 1815 году, на публичном экзамене в Лицее. Как узнали мы, что Державин будет к нам, все мы взволновались. Дельвиг вышел на лестницу, чтоб дождаться его и поцеловать ему руку, руку, написавшую «Водопад». Державин приехал. Он вошел в сени, и Дельвиг услышал, как он спросил у швейцара: где, братец, здесь нужник? Этот прозаический вопрос разочаровал Дельвига, который отменил своё намерение и возвратился в залу. <…> Державин был очень стар. <…> Экзамен наш очень его утомил. Он сидел, подперши голову рукою. Лицо его было бессмысленно, глаза мутны, губы отвислы: портрет его (где представлен он в колпаке и халате) очень похож. Он дремал до тех пор, пока не начался экзамен в русской словесности. Тут он оживился, глаза заблистали; он преобразился весь. Разумеется, читаны были его стихи, разбирались его стихи, поминутно хвалили его стихи. Он слушал с живостию необыкновенной. Наконец вызвали меня. Я прочёл мои «Воспоминания в Царском Селе», стоя в двух шагах от Державина. Я не в силах описать состояние души моей: когда дошёл я до стиха, где упоминаю имя Державина, голос мой отроческий зазвенел, а сердце забилось с упоительным восторгом… Не помню, как я кончил своё чтение, не помню, куда убежал. Державин был в восхищении; он меня требовал, и хотел меня обнять… Меня искали, но не нашли…|Комментарий=видимо, это выписка из «Записок», которые Пушкин уничтожил после событий 14 декабря 1825
Патовая ситуация на экзамене — один не знает ответов, а другой вопросов.
Традиционное образование основано на фактах, числах и экзаменах, а не на истинном понимании материала и получении навыков по его использованию в реальной жизни.
Наверное, я каким-нибудь образом все же попаду на службу. Я же по натуре — солдат… Но сначала следует сдать экзамены.
Самое неприятное в жизни — это экзамены, когда ты должен отвечать на чьи-то вопросы.
Любой дар небес — красота, здоровье, таланты, прекрасный ребенок, любимый человек, — это не награда, а большой аванс доверия, подразумевающий нашу огромную ответственность за то, как мы распорядимся этим даром: используем его для денег и славы или принесем в этот мир любовь, мудрость и красоту, в которых мир так нуждается.
То, как мы обращаемся с дарами небес, отражает, кто мы есть и достойны ли мы такого доверия. Дары — это испытание на высоту духа, и не все способны сдать этот экзамен. В первую очередь, потому, что не отдают себе отчета в том, что эти дары им не принадлежат и не являются их собственностью.
На экзаменах те, кому совершенно не интересен ответ, расспрашивают тех, кто не может ответить.
Ни один классик не сдал бы экзамена по собственным произведениям.
Ладюрнер вытащил Дантеса из-за ширм, куда последний спрятался при входе государя.
Государь милостиво начал с ним разговаривать, и Дантес, пользуясь случаем, тут же просил государя позволить ему вступить в русскую военную службу. Государь изъявил согласие. Императрице было угодно, чтобы Дантес служил в её полку, и, несмотря на дурно выдержанный экзамен, Дантес был принят в Кавалергардский полк, прямо офицером, и, во внимание к его бедности, государь назначил ему от себя ежегодное негласное пособие.
Экзаменов страшится любой, будь он семи пядей во лбу, ведь на экзамене самый глупый может спросить больше, чем самый умный ответить.
Надо как-то объяснять людям, что самое главное в жизни не за чем искать далеко… Счастье совсем рядом. Я ведь как жил? Как будто черновик писал… Думал: ещё не настало время контрольной работы. А оказалось, был в шаге от того, чтобы завалить свой самый главный экзамен…
Пишу молча. Мне необходимо почувствовать внутреннюю музыку души того человека, портрет которого я пишу. Идеальная обстановка — если при этом звучит классическая музыка: она создает настроение. Каждый портрет — экзамен для меня, я не имею права писать его безразлично. Каждый человек — Вселенная, каждый необычайно интересен: и строитель, и космонавт, и знаменитая киноактриса, и вьетнамская ополченка, и шахтер, и студент, работающий на БАМе… Нарисовать человека вовсе не означает нарисовать комплимент ему, нет, только сказать правду! И он должен быть похож, иначе это не портрет. Портрет — документ человеческого духа, реальная форма гуманизма.
Нам внушают: «Если вы отлично сдадите экзамены, то поступите в колледж, а потом найдёте престижную работу». Но кое о чем нас предупредить забыли. Даже если всё пойдет по плану, это не значит, что вы будете счастливы. И это меня очень волнует. Ведь я хочу прожить счастливую жизнь.
Осмотревшись, вы видите себя в мундире с красным воротником, все пуговицы застегнуты, все как следует, в порядке. Вы и прежде слыхали, что вы мальчик. Теперь вы это видите на деле. Вы спрашиваете, кто вы такой? Вы узнаете, что вы ученик гимназии и со временем можете сделаться ученым человеком — ревностным распространителем просвещения: студентом университета, кандидатом, магистром и даже директором училища, в котором вы учитесь. Вам весело.
Вот первый вид. Осмотревшись, вы видите себя в мундире с зеленым воротником и с золотой петлицею. Вы спрашиваете, что это значит? Вам отвечают, что вы ученик правоведения, будете, наверное, блюстителем закона и правды, деловым человеком, директором высших судебных мест. Вам весело и лестно.
Вот второй вид. Осмотревшись, ваш взор останавливается на красном или белом кантике мундира и воротника. Вы тоже спрашиваете. Вам отвечают громко, что вы назначаетесь для защиты родной земли, — вы кадет, будущий офицер, и можете сделаться генералом, адмиралом, героем. Вы в восхищении!
Вот третий вид. Вы осмотрелись и видите, что вы в юбке. Прическа головы, передник, талья и все — в порядке. Вы и прежде слыхали, что вы девочка, теперь вы это видите на деле. Вы очень довольны, что вы не мальчик, и делаете книксен.
Вот четвертый, но также еще не последний вид. Узнав все это, вы спрашиваете, что же вам делать? Вам отвечают: учитесь, слушайтесь и слушайте, ходите в классы, ведите себя благопристойно и отвечайте хорошо на экзаменах… Проходят годы. Выросши донельзя из себя, вы начинаете уже расти в себя. Вы замечаете, наконец, что вы действительно уже студент, окончивший курс университета, правовед, бюрократ, офицер, девушка-невеста. На этот раз вы уже не спрашиваете, кто вы такой и что вам делать… Вас водили в храм божий. Вам объясняли Откровение. Привилегированные инспектора, субинспектора, экзаменованные гувернеры, гувернантки, а иногда даже и сами родители смотрели за вашим поведением. Науки излагались вам в таком духе и в таком объеме, которые необходимы для образования просвещенных граждан. Безнравственные книги, остановленные цензурой, никогда не доходили до вас. Отцы, опекуны, высокие покровители и благодетельное правительство открыли для вас ваше поприще. После такой обработки, кажется, вам ничего более не остается делать, как только то, что пекущимся о вас хотелось, чтобы вы делали.
Сатира никогда не может сдать экзамен — в жюри сидят её объекты.
Если жизнь – школа, то принятие решений – экзамен. И мы сдаем их всю жизнь.
На житейских внезапных экзаменах,
где решенья — крутые и спешные,
очень часто разумных и праведных
посрамляют безумцы и грешные.
Нельзя наказывать гимназиста, срезавшегося на экзамене, лишением его учебных книг, учебных пособий. А вы делаете нечто подобное с флотом… и, может быть, делаете худшее. Вы хирурги, собравшиеся вокруг одурманенного больного. Больной этот — флот, ошеломленный вашей критикой. Вы, господа, взяли ланцеты и режете его, потрошите его внутренности, но одна неловкость, одно неосторожное движение, и вы уже будете не оперировать больного, а анатомировать труп.
Я считаю, что прийти на экзамен, подготовившись к нему, это все равно, что играть с краплеными картами.
Я вот думал, почему люди, старея, всё активнее читают Библию. И тут меня осенило: они ведь готовятся к выпускному экзамену.
В России, видите ли, учиться или нет, — дело самого студента. А выгоду с него получить – нормальная привилегия вуза. Государство реальным качеством образования не интересуется. Вузы для него существуют в электронно-бумажном виде. При проверках требуются десятки тысяч страниц документации относительно организации занятий. Сидели ли реально студенты в аудиториях на этих занятиях, как у них реально принимали экзамены – никого не волнует.
Ладюрнер вытащил Дантеса из-за ширм, куда последний спрятался при входе государя.
Государь милостиво начал с ним разговаривать, и Дантес, пользуясь случаем, тут же просил государя позволить ему вступить в русскую военную службу. Государь изъявил согласие. Императрице было угодно, чтобы Дантес служил в её полку, и, несмотря на дурно выдержанный экзамен, Дантес был принят в Кавалергардский полк, прямо офицером, и, во внимание к его бедности, государь назначил ему от себя ежегодное негласное пособие.
Экзамен — это единственная возможность что-то узнать, предоставляемая на несколько дней.
Вообще-то я из хорошей семьи, но когда пришло время выбирать школу, я провалил экзамены во все приличные заведения и отправился учиться в Брикстон. Там я и узнал, какими бывают хулиганы. Я рос среди людей, которые даже сейчас кажутся мне жуткими до усрачки.
Школьная наука часто преподаётся в сухой и неинтересной форме. Дети учатся механически запоминать, чтобы сдать экзамен, и не видят связи науки с окружающим миром.
Что лучше сдавать на экзамене?
– Бутылки.
Экзамен — беспроигрышная лотерея.
Вступительный экзамен прошёл довольно эффектно. Передо мной экзаменовался мужчина с бородой, принесший в качестве всего своего багажа романс без аккомпанемента. Я вошёл, сгибаясь под тяжестью двух папок, в которых лежали четыре оперы, две сонаты, симфония и довольно много фортепианных пьес. «Это мне нравится!»
Меня выгнали из колледжа за списывание на экзамене по метафизике: я заглянул в душу мальчика, сидевшего рядом со мной.
Вы знаете сингапурцев. Это трудолюбивые, энергичные, твердые люди. Иначе мы не сдали бы экзамен. Но давайте также признаем, что сингапурцы великие ворчуны.
Научи ребёнка читать, и он или её сможет пройти экзамен по литературе.
Все мы знаем, что есть такие памятники мировой литературы, о которых мы твёрдо отвечаем на экзаменах, что они великие, и в то же время всю жизнь знаем их в объёме отрывков из хрестоматии зарубежной литературы. И я решил: когда на Страшном Суде меня будут спрашивать, почему ты не читал того-то, не читал того-то и ещё смел называть себя филологом, то я на каждый вопрос буду отвечать. «Зато я прочёл Ариосто! Зато я прочёл Ариосто!..»
Мне было, наверное, 22 или 23 года. Я только-только перешёл в аспирантуру и старался выглядеть, естественно, очень важным. Мне поручили вести занятия и принимать экзамены. И вот я принимал один из первых зачетов по римскому праву. Пришёл, естественно, в костюме, в галстуке, с ощущением того, что я уж точно отличаюсь от этих людей, которые сейчас мне будут сдавать этот зачёт. Я принимаю один раз, второй раз, потом – какая-то девушка симпатичная. Я чувствую, что она очень плохо всё знает. Я начал её спрашивать. В итоге она выплыла, и я этот зачёт ей поставил. Она уходит, дверь закрывается. Потом проходит минута, она открывает дверь, просовывает своё лицо и говорит: «Я тебя люблю». Я не знал, куда мне провалиться. Ладно бы она сказала: «Я Вас люблю», – а она: «Я тебя люблю». И закрывает дверь».
Не знаю, что думать: то ли моя жена в самом деле на 65-й раз сдала экзамен по вождению, то ли у нее интрижка с инструктором.
Вступительный экзамен прошёл довольно эффектно. Передо мной экзаменовался мужчина с бородой, принесший в качестве всего своего багажа романс без аккомпанемента. Я вошёл, сгибаясь под тяжестью двух папок, в которых лежали четыре оперы, две сонаты, симфония и довольно много фортепианных пьес. «Это мне нравится!»
Желающие сдать мне экзамен досрочно должны написать на этом листочке свою фамилию. И обвести её чёрной рамкой.
…война есть суровый экзамен народу, экзамен, который ему приходится держать в известные периоды, известный промежуток своей жизни, чтоб доказать своё право на существование вообще, ибо побеждённый народ значит – не выдержал испытания в своей политической правоспособности, своей благонадёжности.