Когда мне будет 80 лет, и я буду сидеть в своем кресле-качалке, я буду читать Гарри Поттера. И моя семья спросит меня: «После стольких лет?», и я отвечу: «Всегда».
Раз молчит, значит не хочет говорить об этом, значит, зачем же бередить душу расспросами.
Пока дантист терзал мои челюсти, я думал о том, что Время — единственное, о чем стоит размышлять, что именно благодаря ему я сижу в этом роковом кресле и что все трещит по швам, включая остатки моих зубов.
Мошенник на мошеннике сидит и мошенником погоняет. <…> Один там только и есть порядочный человек: прокурор; да и тот, если сказать правду, свинья.
Меня больше заботит не статус режиссера, который сидит в большом кресле с чашкой кофе и мегафоном в руках, а конечный результат.
Опера, которую ставили, была написана не классиком, не новатором, не строгим композитором старого времени и не смелым современником. Это было неизвестное творение какого-то иностранца. Порпора, во избежание интриг, которые, несомненно, возникли бы среди композиторов-соперников, исполняй он своё собственное произведение или творение другого известного композитора, предложил, — думая прежде всего об успехе своей ученицы, — а потом и разучил партитуру «Гипермнестры.»
Композитор не должен как-либо выглядеть. Это человек без имиджа, просто фамилия на титульном листе партитуры. Чем лучше выглядит композитор, тем он менее интересен.
Кари сидел в инвалидном кресле, рассматривая отражение своего лица в чёрном экране телевизора.
Когда я выйду на пенсию, то абсолютно ничего не буду делать. Первые месяцы просто буду сидеть в кресле-качалке.
— А потом?
— А потом начну раскачиваться.
«Дикая свинья» звучит гораздо благороднее, чем просто «свинья»