Во время работы, я чувствую себя пробкой, которую несёт по волнам, и мне остаётся лишь отдаться на их волю.
Важнее всего точно определить то, что ты можешь сделать, и чего нет, никогда не следует ударяться в амбицию.
Но чтобы быть скульптором, надо быть святым, надо найти в себе силу не попасться в западню сноровки и, с другой стороны, не оказаться в ловушке ложной безыскусственности.
Трудное дело скульптура, живописцы ещё изредка встречаются, литераторов и музыкантов, этих хоть лопатой греби.
Вы обращаетесь к природе с вашими теориями, природа же всё опрокидывает.
Было бы чересчур большой удачей наперёд угадывать то, что получится.
Я убеждён в том, что картина должна быть приятной, весёлой и привлекательной, да, привлекательной!
Я продолжаю работать над обнаженной натурой до тех пор, пока мне не захочется ущипнуть холст.
It was a perpetual holiday – and what an assortment of people. You could still enjoy yourself in those days! Machinery didn't take up the whole of life; there was time for living, and we made the most of it… I found as many magnificent girls to paint as I wanted; in those days one wasn't reduced to following a little model around for an hour and then being treated as a disgusting old man at the end of it.
I am still going through an experimental stage. I'm not happy, and I keep scrubbing out and scrubbing out again. I hope this mania will pass… I'm like the children at school; the clean page has to be filled with good writing, and splash – a mess! I'm still making messes and I'm forty years old.
Только владея ремеслом, можно дать впечатление, что вещь сделана в один приём.
Только владея ремеслом, древние могли достичь этого чудесного вещества живописи и этих ясных красок, секрет которых мы тщетно ищем, боюсь, что теории не помогут нам овладеть этим секретом.
Иногда самые значительные веши, открываются последними.
For me, a painting must be a pleasant thing, joyous and pretty — yes, pretty. There are too many unpleasant things in life for us to fabricate still more.
В Париже едва ли пятнадцать коллекционеров произведений искусства, способных понравиться художнику без поддержки Салона. Из них восемьдесят тысяч не купят вещи у художника, которого нет в парижском салоне. Я не собираюсь быть настолько глупым, чтобы осуждать что-либо только из-за того, где это происходит. Короче говоря, я не собираюсь тратить свое время на злобу на Салон — я даже не хочу выглядеть так, как будто делаю. На мой взгляд, нужно просто рисовать так хорошо, как только возможно — и все.
Хорошо время от времени увлечься чем-нибудь, не имеющим отношения к собственному коньку.
Впрочем, вполне достаточно яблока на краю стола.
Очень мило, разумеется, вздыхать по поводу прошлого.
Истина в том, что в живописи, как и в других искусствах, нет ни одного, хотя бы самого маленького способа, который мог бы быть превращён в формулу.
Самая искусная рука, всего лишь служанка мысли.
Живопись не рассказывают, на неё смотрят.
Теперь преуспевающий торговец, которому хочется иметь свой портрет, попросту отправляется к фотографу, тем хуже для нас, разумеется, но тем лучше для живописи.
Чтобы сохраниться в репродукции, надо быть недюжинно сильным.
Сегодня людям хочется всё объяснить. Но если можно объяснить картину, значит это уже не искусство.
Я не признаю прогресса в живописи, ни в идеях, ни в технике, никакого прогресса!
.. to express himself well, the artist should be hidden… The trouble is that if an artist knows he has genius, he's done for. The only salvation is to work like a labourer, and not have delusions of grandeur.
Когда я нарисовал низ женщины так, что я хочу прикоснуться к нему, тогда живопись закончена.
Уж они-то не работали, чтобы выставляться в салоне!
В искусстве, как и в природе, всякая новизна есть, в сущности, лишь более или менее видоизменённое продолжение прошлого.
Впрочем, нечего и говорить, что я не так наивен, чтобы утверждать, что в искусстве бывают течения абсолютно новые.
Они предпочитают объяснить неправильность неумением.
Сверх ремесла в искусстве необходимо ещё нечто, секрет чего не откроет никакой профессор: тонкость, очарование, а это надо иметь в себе самом.
Сегодня у нас у всех талант, разумеется, но что правда, то правда, мы не умеем рисовать руки, и мы не знаем своего ремесла.
Возьмите, например, готическую колоннаду, главный мотив которой капустный лист, и вот вы ни за что не найдёте ни одного листа, который был бы вполне похож на другой и так же рас положен.
Я преуспел, как ни один живописец при жизни, отовсюду сыплются почести, художники хвалят мои работы, стольким людям моё положение должно казаться завидным, и я не могу приобрести ни одного настоящего друга!
Мода, всесильная штука, она не позволяет видеть того, что вечно.
Я никогда бы не занялся живописью, не будь у женщин груди.
Искусство не для забавы!
И даже изображая, персонажи такими, каковы они есть, художник, обладающий темпераментом живописца, может доставить своей живописью бесконечное удовольствие.
Но если ремесло основа и опора искусства, то это не всё, есть ещё нечто другое в искусстве древних, что делает его прекрасным, это ясность, никогда нас не утомляющая и внушающая представление о вечности произведения.