Угроза человеку идет даже не от возможного губительного действия машин и технических препаратов. Подлинная угроза уже подступила к человеку в самом его существе..
Станислав Бересь: Вы слишком легко упаковываете Гуссерля и Хайдеггера в один мешок, а во-вторых, одним ударом топора разрубаете многослойную ткань их систем.
— Я отдаю себе отчёт в неслыханной утончённости, необыкновенной деликатности и в разных замечательных идеях, которые высказывали и один, и второй, впрочем, каждый по-своему. Я знаю также, что перечислять их на одном дыхании предосудительно, но чтобы это сделать добросовестно, мы должны были бы проболтать до конца света. Так или иначе, их позиция всегда казалась мне своего рода ужасным ограничением. Это как древняя башня из слоновой кости, в которой они закрылись вместе со своими верными учениками и духовными преемниками и теперь сидят там и долбят, в то время как мир не хочет останавливаться и идет дальше. И что самое худшее, идёт в абсолютно другую сторону.
В фундаментальном настроении ужаса мы достигли того события в нашем бытии, благодаря которому открывается ничто и исходя из которого должен ставиться вопрос о нём.
Напрасная шумиха вокруг Хайдеггера не имеет собственно философского смысла, она лишь является симптомом слабости современной мысли, которая, за отсутствием притока свежей энергии, фанатично возвращается к своим истокам, к чистоте своих отношений и в конце века заново с болью переживает свой примитивный облик начала века. Говоря более обобщенно, ситуация с Хайдеггером симптоматична для коллективного возрождения, завладевшего обществом в час подведения векового итога: это возрождение фашизма, нацизма, истребления.
Tell me how you read and I'll tell you who you are.
Мы пришли слишком поздно для Богов,
но слишком рано – для Бытия.
Поэзия Бытия лишь только началась,
и это – Человек.
Усиливающаяся бездумность проистекает из болезни, подтачивающей самую сердцевину современного человека. Сегодняшний человек спасается бегством от мышления. И все же каждый может выйти в путь размышления по-своему и в своих пределах. Почему? Потому что человек — это мыслящее, т. е. осмысляющее существо. Чтобы размышлять, нам отнюдь не требуется «перепрыгнуть через себя». Достаточно остановиться на близлежащем и подумать о самом близком: о том, что касается каждого из нас — здесь и сейчас, здесь, на этом клочке родной земли, сейчас — в настоящий час мировой истории.
…Все мы, включая и тех, кто думает по долгу службы, достаточно часто бедны мыслью, мы слишком легко становимся бездумными. Бездумность – зловещий гость, которого встретишь повсюду в сегодняшнем мире, поскольку сегодня познание всего и вся доступно так быстро и дешево, что в следующее мгновение полученное так же поспешно и забывается.
Longing is the agony of the nearness of the distant.
Все пути мысли более или менее ощутимым образом загадочно ведут через язык.
О том, что такое плавание, скажет нам только прыжок в реку.
Такой вещи как человек, являющейся человеком благодаря самому себе не существует.
Man acts as though he were the shaper and master of language, while in fact language remains the master of man.
Можно услышать совершенно непонятную фразу, даже если знаешь данный язык, его словарь и синтаксис. Я, например (из-за умственной неполноценности, конечно), не понимаю многих фраз в текстах Хайдеггера или Гуссерля, они для меня ничего не значат.
Ужас приоткрывает ничто. В ужасе земля уходит из-под ног. Точнее: ужас уводит у нас землю из-под ног, потому что заставляет ускользать сущее в целом. Отсюда и мы сами — вот эти существующие люди — с общим провалом сущего тоже ускользаем сами от себя. Поэтому в принципе жутко делается не «тебе» и «мне», а «человеку.»
If I take death into my life, acknowledge it, and face it squarely, I will free myself from the anxiety of death and the pettiness of life — and only then will I be free to become myself.
…оборот речи и формы речевого оборота входят в обиход. Такой способ речи осуществляется уже в необозримом количестве описаний современного состояния мира. Они описывают то, что по своей сути неописуемо. Ибо это могло бы быть осмысленно только в мышлении, которое есть род зова и которое поэтому иногда должно становиться криком.
Правильным мы называем представление, которое направлено на свой предмет.
Мы часто забываем, что мыслитель, по существу, более действенен там, где его опровергают, а не там, где с ним соглашаются.
Каждый мыслитель продумывает только одну-единственную мысль. И это существенно отличает мышление от науки. Исследователю нужны всё новые и новые открытия и идеи, иначе наука впадает в закоснелость и ложь. Мыслителю нужна лишь одна-единственная мысль.
Наш путь — путь мысли.