У каждого есть свои заскоки, если не считать меня и тебя, Читатель. Хотя насчет тебя я уже не так уверен.
Проза будущего кажется мне прозой простой, где нет никакой витиеватости, с точным языком, где лишь время от времени возникает новое, впервые увиденное — деталь или подробность, описанная ярко. Этим деталям читатель должен удивиться и поверить всему рассказу. В коротком рассказе достаточно одной или двух таких подробностей. <…
Стихи и проза для меня подобны трипу: это путешествие в мечтах, сюрреализм, достижение некоего пика.
Хочется, чтобы зритель с помощью спектакля, с помощью театра еще раз пережил смерть Пушкина, утрату. Когда переживаешь утрату человека со слезами на глазах — приближаешь его к себе. И Пушкин становится не запыленным томиком стихов, не «двойкой» по школьному сочинению, не памятником, а живым и близким человеком, за которого переживаешь.
Варлам Шаламов <…> говорил, что в [его стихах] плачет каждая травинка, каждый камешек. Но, на мой взгляд, <…> в напечатанных [в 60-х] стихах Шаламова, были травинки и камешки Колымы, но не было людей. Они появились только в опубликованных за границей рассказах Шаламова. А в моих стихах были люди.
Стихам читатель не нужен.
И любишь стихом, а в прозе немею.
Ну вот, не могу сказать,
Не умею.
Переводчик в прозе — раб, переводчик в стихах — соперник.
Привлекательность Пушкина заключается в том, что в гладкой форме у него есть это чрезвычайно сгущенное содержание. Для читателя не возникает ощутимого столкновения между формой и содержанием. Пушкин — это до известной степени равновесие. Отсюда определение Пушкина как классика. Что касается содержания Пушкина, то есть чисто дидактической стороны, я думаю, что он был, конечно же, совершенно замечательный поэт с совершенно замечательной очень глубокой психологией. Хотя рассматривать его как отдельную фигуру бессмысленно, потому что ни один поэт не существует вне своего литературного контекста. Пушкин невозможен без Батюшкова, так же как невозможен он без Баратынского и Вяземского. Мы говорим «Пушкин», но это колоссальное упрощение. Потому что, как правило, нам всегда удобнее оперировать каким-то одним поэтом, ибо по-другому довольно сложно — это уже требует определенных познаний, надо знать все, что происходило вокруг. На мой взгляд, в том самом русле психологической поэзии, по крайней мере в смысле участия элементов психологического анализа в стихе, в стихотворении, Баратынский был куда более глубоким и значительным явлением, чем Пушкин. Тем не менее, я думаю, Баратынский без Пушкина невозможен, так же как и наоборот.
Пушкин, … не только не скрывал, что печатание его сочинений даёт ему средства в жизни, но даже особенно настойчиво указывал на это, постоянно говоря, что он печатает свои стихи не для славы и похвал, но для денег.