В двадцатые годы моя покойная тётка была начинающим редактором. И вот она как-то раз бежала по лестнице. И, представьте себе, неожиданно ударилась головой в живот Алексея Толстого.
— Ого, — сказал Толстой, — а если бы здесь находился глаз?!
Обращаться с языком кое-как — значит и мыслить кое-как: приблизительно, неточно, неверно.
О храбрости больше всего говорят трусы, а про благородство – прохвосты.
Смеху, как влюблённости, не научишь.
Там, где труд превращается в творчество, естественно, даже физиологически исчезает страх смерти.
Искусство выполняет работу памяти: оно выбирает из потока времени наиболее яркое, волнующее, значительное и запечатлевает это в кристаллах книг.
Гуманизм – это то единственное, что, наверное, осталось от ушедших в небытие народов и цивилизаций, – книги, народные сказания, мрамор изваяний, архитектурные пропорции.
В искусстве всегда и во все времена два побуждающих начала — познание и утверждение: познание психической природы человека и утверждение этой природы в действительности.
Знание – орудие, а не цель.
Счастье личности вне общества невозможно, как невозможна жизнь растения, выдернутого из земли и брошенного на бесплодный песок.
В человеке заложены безграничные источники творчества, иначе бы он не стал человеком. Нужно их освободить и вскрыть. И сделать это, не заламывая рук с мольбою к справедливости, а ставя человека в подходящие общественные и материальные условия.
Народ – судья искусству. И задача критики быть выразителем высших художественных требований народа.
Гиперболоид инженера Гарина
Сказка – великая духовная культура народа, которую мы собираем по крохам, и через сказку раскрывается перед нами тысячелетняя история народа.
Косясь на дуло пистолета
В советский период творчества Толстой быстро завоевал статус «классово прозревшего» писателя, <…> официально признанного классика советской литературы. В последнее время этот широко распространённый миф рассеялся, уступив место более прозаическому образу — нашедшего удобную экологическую нишу прагматика, социального приспособленца, своим авторитетом в значительной мере создававшего «благопристойный» фасад сталинскому террору. Помимо естественного желания жить на родине, Толстой, будучи патриотом-«державником», интуитивно увидел в большевиках правопреемников великодержавной идеи, что во многом определило его политическую лояльность.
И грустно я так засыпаю,
И в грезах неведомых сплю…
Люблю ли тебя — я не знаю,
Но кажется мне, что люблю!
Сегодняшний день – в его законченной характеристике – понятен только тогда, когда он становится звеном сложного исторического процесса.
Безвыходна только одна смерть.
Напрасно думать, что эта литература была лишь плодом народного досуга. Она была достоинством и умом народа. Она становила и укрепляла его нравственный облик, была его исторической памятью, праздничными одеждами его души и наполняла глубоким содержанием всю его размеренную жизнь, текущую по обычаям и обрядам, связанным с его трудом, природой, почитанием отцов и дедов…
Не ошибается тот, кто ничего не делает, хотя это и есть его основная ошибка.
В среду он назвал их палачами
Язык – живая плоть, которая создавалась миллионами поколений.
Сравнивать, как это часто делают, фашистский режим со средневековьем, значит оскорблять средневековье.